Алмазы для Бульварного кольца

После твоих писем возникает ощущение, что у тебя вообще не может быть проблем, с которыми ты не сможешь справиться. Ты научился главному – видеть проблему. Это как у врачей: главное – поставить диагноз. Мое состояние не может прийти в норму, потому что не понимаю до конца, чего хочу. Мне плохо в том, как я живу, и все.

Кругом противоположные чувства, а обстоятельства их только усиливают. Не хочу работать и не хочу жить без денег. Не могу с мужем – и беспокоюсь, как он, я о тебе. Хочу свободы и хочу, чтобы ты был рядом. Список могу продолжать и продолжать. Такое впечатление, что я ревную тебя к твоей Анголе. Ты ушел от меня к ней. А мне что делать? Я прокручивала в голове, как это будет. Я уходила от тебя, много раз, потом начинала снова бегать на свидания и возвращалась обратно и опять мечтала уйти. Удирала на свободу и ревела, скучая по тебе, а потом, находясь с тобой, мечтала от тебя отдохнуть. Разве что работу никогда не бросала.

Понимаю, что хочу нереального, хочу, очень хочу, чтобы обо мне позаботились, сказали: «Не думай ни о чем, у тебя будут деньги на жизнь, можешь не работать, можешь делать, что хочешь, ехать и жить, куда тебе придет в голову и с кем хочешь – или просто оставаться дома и заниматься чем нравится, чтобы не нужно было вставать и ложиться по часам и повторять изо дня в день один и тот же сценарий».

Понимаю, можно забить на все, бросить работу: на какое-то время денег хватит, – забить на все и жить просто по течению, как хочется. Но мне страшно.

От писем жены Олег будто терял равновесие: вещи, за которые он держался в самые напряженные моменты, плыли, сами потеряв опору. И он плыл вместе с ними – и будет плыть до тех пор, пока не найдет сук, за который можно зацепиться. «Сук, за которых можно зацепиться», – усмехнулся про себя Олег. Он понятия не имел, что делает сейчас Лиза. Олег достал еще одну сигарету и закурил.

Писал он почти каждый день, не дожидаясь письма с вопросами, рассказами и замечаниями, на которые обычно отвечаешь, изображая нечто вроде диалога на расстоянии. Здесь же, из-за непредсказуемости и постоянных задержек с доставкой почты, он привык писать впрок, не отвечая на какое-то конкретное послание. Казалось, что если задашь такой почти сумасшедший эпистолярный ритм, то и письма будут приходить столь же часто. Ведь полученная добрая весточка из дома – это приподнятое настроение как минимум на весь день.

Часто ради этого он пропускал поездки на базу сил кубинской ПВО, неподалеку от аэродрома, где «компань-ерос кубанос» крутили относительно свежие, преимущественно советские фильмы. Кубинцы воспринимали их особенно остро, порой недоуменно, но всегда эмоционально и почтительно.

Оставаясь почти один в отряде на эти примерно два-два с половиной часа, когда все уезжали, Олег наливал себе чашку кофе «Жинга», выменянного у постоянно околачивающихся возле их здания мальчишек на какую-нибудь рубашку или футболку, представлял себя наедине с Лизой и всегда очень ценил эти моменты. Даже если потом, особенно после стóящего фильма, друзья-летчики его отчитывали за то, что он опять не поехал. На самом деле, они, конечно же, просто желали его подбодрить и отвлечь от тоскливых мыслей: