Алмазы для Бульварного кольца

– Я говорю, как летчики. – Теперь Олег ответил уже после некоторой паузы, чтобы соблюсти регламент этого хитроумного, черт бы его подрал, телефонного общения через океан. – Наши ребята рассказывали мне, что в советской армии только военный летчик, когда его разбудят в три часа ночи и скажут, что вылет через час, послушно поплетется в столовую и прилежно съест все, что ему навалят в тарелку. Другие заявили бы, мол, не хочу, не могу я есть ночью, и так далее. – Олег понимал, что говорит это с единственной целью – немного разрядить висящее между ними напряжение. – Ты представляешь, а наш брат-летун, как хомяк, может есть в любое время суток. Потому что знает: кормить будут только по прилету, а в воздухе из-за вибрации вся его еда переварится ровно через час, и он будет голодным как волк! – Олег снова попытался изобразить смех. Лиза поняла, что он таким образом пытается ее успокоить и освободиться от неловкости, все еще сковывавшей обоих.

– Очень рада тебя слышать, дорогой мой, – продолжила Лиза, несколько успокоившись. – Читаю твои письма как книгу – это потрясающе! Как я могла отпустить тебя на целый год. Легче стало, внутри образовалось столько тепла к тебе, что ходишь и любишь. И знаешь кого? Себя! – сбивалась с мысли Лиза, собственным волнением.

– Ну ты же знаешь, все письма читаются, поэтому пишу только то, что не поддается цензуре.

– Понимаю. Наша переписка – это как выйти из строки вон! Я выхожу и читаю между строк.

– Я понимаю, что нежности в моих письмах крохи. Но я не хочу, чтобы ее читал кто попало.

– А мне плевать, пусть читают, в крайнем случае – пусть завидуют. Ты лучшее, что есть у меня! Я мечтаю обнять тебя, чтобы видеть, разглядывать, говорить с тобой. Когда уже ты вернешься?

– Думаю, через полгода, как и договаривались, буду твой. Раньше не получится, у меня же контракт.

– Ты там теперь один, в рубке?

– Да. Один.

– Никогда не подозревала, что меня этого лишат. Физической близости. Будто бы меня берегут, любят, любуются моей улыбкой и умом, как картиной, но не берут. Ты писал, что женщина выглядит настолько, насколько ее хотят. Я красивая, манящая. Но близости нет. Моя погода меняется ежеминутно. Поэтому не обращай внимания на мое настроение, точнее, его отсутствие. Нет настроения – нет писем. Помнишь, как у Булгакова? Что он подарил Мастеру… Покой! И у меня сейчас так. Спокойно. Только Маша иногда шалит.

– Расскажи, как там наша малышка?

– Хорошо. Ей везде хорошо. Поела – и спать. Особенно на свежем воздухе, засыпает на раз. Так что мы много гуляем здесь в парке с коляской.

– Как мама? – отжал кнопку и улыбнулся в трубку Олег.

– Не очень. У нее обнаружили макулодистрофию сетчатки. Один глаз стремительно слепнет, второй пока держится. Ей помощь нужна.

– Ты реже стала писать.

– Так много думаю о тебе, что даже писать некогда. Вот вру и краснею. Не знаю, не было настроения, может, и слов не было. Время замерло.

– А у меня дни летят как угорелые. Наконец-то время сжалось, песочные часы перевернуты, и пошел обратный отсчет. Каждое утро просыпаюсь и вспоминаю, блин… ты же есть у меня и Маша. Очень смешанные чувства. С одной стороны – восторг и душевный подъем от сознания масштаба события, и что именно ты его участник. А с другой – тревога и беспокойство в преддверии неизведанного и совершенно нового, потому что неизвестно, что будет завтра. Башню сносит. Сплошной адреналин. И это хорошо! В этом есть что-то настоящее.

– По телефону ты гораздо щедрее. Я уже начала думать, что ошиблась, что за скупого вышла. Шутки шутками, а ты зашел в мою жизнь весь, полностью, открытый и честный, да и я в твою тоже. Точнее, мы только заглянули, но очень, видимо, правильно и честно, и со всей душой. Мне очень страшно было, когда ты уехал, хоть я и не люблю показывать своих эмоций. Страшно, остаться на год без страховки. Я очень верю тебе. И спасибо огромное, что ты в моей жизни натворил. Добавить просто нечего…

– При всем моем красноречии, ты трижды права, все так и есть. Заглянул я в тебя на расстоянии и провалился весь куда-то в бездну твоей вселенной, неизведанной, загадочной и такой притягательной… Странно все это. Так раньше со мной еще не было. Может быть, я преувеличиваю… Не знаю. В потоке дел забываю про тебя. Мне кажется порой, что мы так мало знаем друг друга.

– Любопытно. Возможно, ты прав. Мало, очень мало. Этот твой звонок… как сон.

– Скоро он, к сожалению, закончится.

– Я тебе напишу письмо, Олег. Сейчас сяду и напишу, так что не волнуйся за нас с Машей. У нас все хорошо. Как же я соскучилась по твоему голосу!

В рубку зашел Гриша со старпомом. Старпом показал жестом на свое запястье, намекая на время.

– Целую тебя крепко, дорогая моя Лиза. Пиши мне.

– И я тебя целую, обнимаю, люблю тебя, слышишь, слышишь, слышишь… – Уже не говорила, а шептала в глухую трубку Лиза. Она села на диван, все еще прижимая трубку к лицу, будто та была компрессом от разлуки.