Командир, майор Кручин, выпускник Балашовского военного училища летчиков, невысокого роста коренастый мужчина лет около сорока, Вениаминыч, как по-свойски и одновременно уважительно обращались к нему подчиненные, каждый новый маршрут в Анголе обкатывал на себе: садился за левый штурвал командира корабля и проверял все особенности полета и, главное, посадки на местных аэродромах. Пару из них он отверг как невозможные для посадки на них АН-12, и поэтому, к особой радости Олега, его экипаж не летал уж в самые медвежьи ангольские углы, где черт знает, чего можно было ожидать. Кручин был, как он сам о себе рассказывал, потомственным военным. От деда, служившего еще в царской армии, до отца и братьев – все в его семье служили Отечеству верой и правдой, минимум, положенные двадцать пять лет. Правда, потом, по его же выражению, «штык – в землю, и на дембель», мол, надо пожить и для себя. Такого же будущего, с загородным домом и огородом, Вениаминыч, как и всякий нормальный советский человек, ожидал для себя, своей любимой жены, которой не забывал писать длинные пространные письма, и, наверное, внуков.
Увидев как-то после встречи экипажа на аэродроме, что Олег, видимо, решивший не отстаивать свои законные права перед старшим его и по возрасту, и по званию доктором, поехал с Серегой Погодько на ГАЗ-66 вместе с обслуживающими самолет техниками, Вениаминыч резко остановил «Нюську» и вышел из машины. Он открыл дверь салона:
– Саныч, а ты-то
– Так, я… на случай, вдруг кому плохо станет… – промямлил Сан Саныч, потрясывая своим чемоданчиком с красным крестом.
– Это транспорт для экипажа, – перебил его Вениаминыч. – И вообще, не хера тебе на аэродроме делать, пока я не прикажу.
С тех пор доктор еще чаще стал прикладываться к огромной двадцатилитровой бутыли имевшегося у него – исключительно для медицинских целей – спирта. Иногда к вечеру от количества принятого на грудь чистого 90-градусного алкоголя он с трудом соображал, где находится и чего от него хотят.
Как-то, когда Олег с экипажем были в городке Сауримо, на северо-западе Анголы (это был завершающий полет на неделе, и впереди летчиков ждали долгожданные выходные), увидев, что разгрузка самолета завершена, командир Толя Тельняш приказал экипажу забираться на борт, прихватив с собой нескольких пассажиров из раненых фапловцев, летевших в Луанду, и кое-что из продуктов, которые за прошедшие минут сорок удалось выменять у местных на привезенные заранее из Союза сахар и муку.
АН-12 запустил двигатели, вырулил на взлетно-посадочную полосу и доложил, голосом Олега, связавшегося с диспетчерской вышкой, о готовности к взлету. Получив сначала разрешения от ангольца диспетчера, а затем от кубинца, традиционно дублировавшего ангольцев дополнительным подтверждением от своих, что все в порядке, экипаж разогнал машину до положенной для взлета скорости, и уже менее чем через минуту машина оказалась в воздухе. Предстоял крутой вираж влево, потом вверх, по уже привычной для летчиков спирали, строго над аэродромом, прежде, чем не наберется недоступная для унитовских «стрел» высота.
В тот самый момент, когда АН-12 уже был готов встать на курс, в своих наушниках Олег услышал истошный крик ангольского диспетчера. Тот сбивчивым голосом объяснял, что ему только что позвонили из города и сказали, что его десятилетний сын подорвался на мине. У парнишки оторвало обе ноги, и он истекает кровью. Обращаясь к Олегу, с которым он несколько раз виделся, диспетчер просто умолял, буквально рыдая, чтобы «камарада совьетико» вернулся и забрал сына с собой в Луанду, иначе он истечет кровью и умрет. В Сауримо для того, чтобы спасти мальчишку, не было почти никаких условий: единственный госпиталь был недавно взорван практически до основания, и из врачей был один фельдшер, у которого имелись только самые простые обезболивающие, йод и бинты. К концу произнесенной им страстной тирады диспетчер уже говорил одними междометиями, понимая, что ради него одного машина не станет разворачиваться и снова рисковать находящимися на борту людьми и экипажем.
Нужно сказать, что раньше Олег уже видел, как Тельняш «отшил» в похожей ситуации высокопоставленного советника, полковника, который, опоздав к назначенному времени приказал через диспетчера остановить уже выруливавший на бетонку АН-12: «Мы что ему – такси что ли?!» Однако здесь, услышав от Олега переведенные ему слова диспетчера, командир, не долго думая, приказал экипажу снижаться. Перечить ему никто не посмел, несмотря на то, что все понимали, насколько это рискованно.