После получения разрешения от диспетчерской вышки Луанды на запуск двигателей, радист по внутренней связи начал зачитывать так называемую «карту» или «молитву», как ее иногда в шутку называют летчики. Смысл ее заключается в коллективной проверке экипажем состояния всех приборов самолета: процедура рутинная, но необходимая, – пояснил Олегу Сергей. После того, как борт вырулил на взлетную полосу, бортинженер сообщил о загрузке внутренних (второго и третьего) и внешних (первого и четвертого) двигателей, и каждый из членов экипажа поочередно доложил командиру: «К взлету готов».
– Экипаж, взлетаем, фары включить, – скомандовал командир. АН-12 на секунду замер, будто бы даже присел, опершись всей своей мощью на центр тяжести, как штангист перед взятием веса, и начал постепенно набирать скорость.
– Сто пятьдесят, сто восемьдесят, двести, двести пятьдесят – скорость принятия решения, – отсчитывал штурман.
– Экипаж, взлетаем: закрылки тридцать пять, фары выключить, закрылки поэтапно убрать, убрать шасси, – продолжал свои распоряжения командир.
– Шасси убраны, створки закрыты, кран законтрен, – доложил бортинженер. Бортпереводчик передал диспетчерской вышке:
Вылет из Луанды, в отличие от южных аэродромов, был безопасным и не требовал применения обманных маневров, набора высоты спиралью над аэродромом и прочих ухищрений. Да и возвращаться в столицу, когда город уже горел уютными вечерними огнями, как Олег заключил для себя уже позже, когда стал летать самостоятельно, было столь же комфортно. Наверное, еще и потому, что летишь домой…
В отличие от Луанды, где на территорию аэродрома кого попало не пускали, «на югах», а также на северных или некоторых восточных аэродромах, картина было полностью противоположной. Подлетая к Негаже, что в провинции Уиже, в 350 километрах к северо-востоку от Луанды, на запросы о снижении, посадке и прочее можно было не получить ни одного ответного сообщения от диспетчера. Хотя там размещалась вертолетная база, с него взлетали небольшие двухместные авиетки, и потому ситуация в воздухе была не менее напряженной, чем в столице. В таких случаях приходилось просто выдавать в эфир данные о своем борте, так называемую
В Менонге, относительно крупном городе на юге Анголы, аэропорт местными фапловцами, конечно, охранялся, но на его территории особых правил перемещения транспорта и строгих запретов не было. Пока взлетно-посадочная полоса оставалась не занятой садящимися и взлетающими бортами, на нее запросто мог выехать какой-нибудь автомобиль – просто потому что водителю нужно было быстрее добраться от одной точки грузового терминала до другой. Так случилось и в тот день, когда командир Олегова экипажа, уже заходя на посадку, обнаружил в нескольких сотнях метров от себя следующий тем же курсом по полосе грузовик – огромный, с желтым литым чугунным кузовом.
– Командир, инородный объект на полосе! – услышал Олег в СПУ, специальном переговорном устройстве, встревоженный голос второго пилота.
– Вижу, – хладнокровно отреагировал Тельняш, тут же скомандовав садиться, несмотря на то, что соприкосновение с полосой находившегося на короткой финишной прямой самолета должно было случиться несколькими десятками метров дальше, и приказав сразу же после посадки поставить закрылки в вертикальное положение и начать тормозить: – Авось не догоним!
Как только АН-12 не коснулся, а буквально плюхнулся на полосу с высоты в два-три метра, он стал стремительно догонять маячивший впереди грузовик. Расстояние стремительно сокращалось с каждой долей секунды. Но, к счастью, услышав позади себя грохот упавшей на полосу 38-тонной махины, водитель вовремя среагировал и свернул колесами влево на заросшую травой грунтовку вдоль ВПП. Как выяснилось уже после остановки двигателей, от неизбежной в таких экстремальных случаях солидной перегрузки АН-12 потерял несколько заклепок на обшивке фюзеляжа и на плоскости.