– Ну, что, немного успокоился? – спросил Григорий, увидев, что Олег отпрянул от записки.
– Это дело надо хорошенько обмыть. Вечером заруливай ко мне. Ты сам-то где остановился? – спросил Олег.
– В «Куке», на Кинашиш. Или давай лучше так: я тебя сам подхвачу на нашей реношке через пару часов, а ты пока договорись со своим начальством, чтобы тебя не искали. Завтра-то не летаешь?
– Кучеряво живете! Нет, я завтра свободен, законный выходной. Завхоз только, Эдуардыч, хотел меня на рынок с собой взять, кое-что обменять на овощи и фрукты. А сегодня вечером я твой!
В половине шестого Гриша заехал за Олегом на своем «Рено» местной, ангольской сборки. Хайдаров уже спустился вниз, договорившись с Кручиным о том, что отъедет на несколько часов пообщаться с товарищем, который и доставит его назад.
Многоэтажное здание с латинскими буквами «Cuca» на крыше, которое так стали называть благодаря неоновой рекламе одноименного сорта пива, было самым высоким и долгое время самым престижным зданием в Луанде. До Независимости там располагались элитные квартиры, где жили, в основном, белые португальцы, представители колониальной администрации, инженеры, управляющие компании «Диаманг» и прочая местная «знать». После ноября семьдесят пятого года, под угрозой «раскулачивания» со стороны новой власти, грабежей и даже физического уничтожения, португальцы стали массово покидать Анголу. «Кука», частично преобразованная в отель, стала для столицы страны одним из символов былого величия, заброшенности и разрухи. Хотя отремонтированные гостиничные номера все еще сохраняли приемлемый вешний вид и более-менее приличные условия, в частности, горячую воду, которая даже в Луанде была редкостью, и, самое главное, вполне себе достойный бар с широким набором напитков и коктейлей. Именно туда друзья сразу и направились, даже не зайдя в Гришин номер.
– А с «Якуталмазом» у тебя серьезно, я правильно понимаю? – поинтересовался Олег.
– Да, брат, пока дело, похоже, перспективное. Ангольцы позвали их, чтобы те подменили юаровскую «Де Бирс», когда после Независимости все их спецы уехали. Но что-то мне подсказывает, что южноафриканцы еще вернутся. Они же и после семьдесят пятого года здесь долгое время «и в ус не дули»: продолжали свою дóбычу, как говорят мои инженеры, невзирая на новую власть. Ангольцы туда даже не совались, получали себе нехилую мзду, а дальше – извините, камарады, не ваше дело.
– И что тебя смущает? – спросил Олег, потягивая через трубочку заказанный коктейль, чем-то напоминавший терпкий и ароматный «Привет», который они вдвоем еще в Москве, до его отъезда, пили в «Ангаре» на Калининском.
– Да, вот мои мужики говорят, что технологии у «якутов» совсем другие. Ты, может, слышал про кимберлитовую трубку? Это когда алмазы добывают на большой глубине, роют шахты и так далее. А здесь они же практически на поверхности.
– Иди ты?! – удивленно переспросил Олег, почувствовав, что «Привет», или как его там, дает о себе знать.
– Вся огромная территория «Диаманга» окружена колючей проволокой, с охранниками и вышками, откуда стреляют без предупреждения. А по внешнему ее кругу работают черные (в обоих смыслах) добытчики алмазов, которые в ручьях и речках намывают себе эти самые камушки. И они потом всплывают на рынках в каком-нибудь Заире, Конго, а то и в Европе.
Савимби не зря в последнее время все больше «трется» не у себя в ставке, в Жамбе, а на юго-востоке, поближе к провинциям Лунда, где местные племена работают на его собственных, оттяпанных им у «Де Бирс» и у правительства приисках. На выручку от алмазов он, естественно, покупает оружие. Так что войне этой конец нескоро, не надейся.
Давай лучше еще по одной. И береги себя! – Григорий заказал у бармена очередной напиток. – Я теперь сюда буду периодически наведываться, и первое время, пока все не устаканится, довольно регулярно. В Москву возвращаюсь через неделю, приготовь, что есть передать для Лизы. А за пару дней до отъезда я тут буду в порту принимать кое-какое оборудование. Тогда, надеюсь, и повидаемся…