Альма. Ветер крепчает

Матросы вокруг обсуждают свой заработок и сумасбродные планы на ночь. Они рады, что вернулись живыми. Едва причалив, они увидели, как к ним идёт отец одного из трёх погибших за плавание товарищей. Старик заметил, что сына среди них нет. Ему отдали жалованье несчастного парня, жалкие пожитки из рундука и деньги за одежду, проданную на торге. Такой торг устраивается прямо в море, у грот-мачты, всякий раз, когда кто-то из моряков умирает. И цены на нём трогательным образом взмывают до небес. Все вспоминают товарища, зашитого в гамак и брошенного в волны. Моряки без гроша за душой собирают целое состояние, покупая потёртую рубаху, матроску или штаны из дрянной кожи, только чтобы кошелёк, который отдадут семье погибшего, стал потолще.

За их спинами безучастный к происходящему Ангелик аккуратно складывает письмо обратно в конверт. Он поднимает голову в свете лампы. Лицо его сияет. Новости превосходные. Неожиданные.

Фердинан Бассак, в розовом домашнем халате и с марлевыми затычками в ушах, сидел в своём кабинете, когда во дворе постучались. Он ничего не услышал. Он давно встал с постели, изнемогая от насморка и тревоги. Иногда самый ничтожный недуг может стоить жизни. Он знает, что жар переносит порой в неизведанные сферы, как горячий воздух с недавнего времени поднимает людей на шарах.

Фердинан Бассак разглядывает разложенные перед собой бумаги. Лампу он принёс из спальни. Она стоит на письменном столе. Макет «Алой Розы» прямо над его головой отбрасывает на потолок огромную тень.

Корабль носит имя его ушедшей жены, Розы. В ту пору они были только помолвлены, и, когда он говорил ей о будущем, она краснела. Потому он и дал это имя – «Алая Роза» – первому кораблю, который снарядил как начинающий судовладелец.

Холодно. Бассаку чудится, что вокруг призраки. Оживить пламя в камине он не смог. Он всматривается в цифры на бумаге.

Вдруг он вздрагивает, услышав наконец, что в двери дома стучат, достаёт из уха марлевую затычку, прислушивается и вздрагивает снова, когда стук повторяется.

Час ночи. Кто это может быть?

Он встаёт с кресла, подходит к окну, чтобы узнать. Но гость стоит прямо под ним, так что Бассак его не видит. Как бы то ни было, раз он миновал главные ворота, которые выходят на улицу, значит, это кто-то из своих – забыл второй ключ. Бассак ворчит. Раньше двух Амелия не вернётся. Он один. Нужно спуститься, посмотреть.

Старый судовладелец заворачивается в полы халата, крепче затягивает пояс. Захватив со стола лампу, он берёт курс на двери кабинета. И, цепляясь за перила, кое-как спускается вниз.

– Сейчас, сейчас… – бормочет он явно не слышащему его посетителю.

В дверь снова стучат.

В передней ещё теплится огонь в камине. Бассак долго возится с замком, в котором ничего не смыслит, и наконец приоткрывает дверь на щёлку. Высовывает на мороз свой заложенный нос.

– Боже мой! Ангелик!

31. Разговор

– Простите, сударь, мне так неловко. Но где вся прислуга?

– В церкви. Ну а вы? Как вы открыли ворота?

– Я перелез через стену сада.

Глаза у Бассака округляются.

– Что вы здесь делаете, Ангелик?

– У меня есть новости.

– Новости?

– Новости с побережья.

Бассак пристально вглядывается в счетовода. На какой-то миг он испугался, что сейчас последует просьба руки дочери или что-нибудь ещё в духе тех нелепостей, ради которых молодым людям свойственно карабкаться среди ночи через садовую стену. Он немного успокоился.

Кажется, юноша в прекрасном настроении. Может, хоть какой-то просвет в этой кошмарной ночи…

– Входите же.

Он пропускает его внутрь и закрывает дверь.

– Пойдёмте.

Слышно, как скребут по каменному полу его тапки.

Бассак борется с лестницей, как с неприступным перевалом. В халате, с лампой в руках, он напоминает трактирщика, которого разбудил среди ночи странник.

– Прошу меня простить: я поднимусь с вами, но спуститесь вы один. У меня сил не хватит. Я одной ногой в могиле.

Зайдя в кабинет, Бассак указывает на камин:

– Вы не могли бы что-то сделать с этим огнём?

Ангелик приседает на корточки, дует на угли. Из углей вылетают искры. Судовладелец идёт к столу, ставит лампу. Усаживается в кресло и достаёт платок.

– Я решил не дожидаться утра, – говорит Ангелик, всё ещё горбясь над очагом. – Знаю, это дело вас беспокоит…

– О, не беспокоит, – отвечает Бассак, сморкаясь. – Приводит в ужас.

Смех Ангелика эхом отдаётся в дымоходе. Это успокоительный, совсем юный смех.

– Вы всё смеётесь… – ворчит Бассак.

– Да, – отвечает он, поднимаясь, – смеюсь. Вам, сударь, удаётся всё, за что бы вы ни брались. Даже напугать самого себя.

– До сих пор, когда я чего-то боялся, я оказывался прав.

Фердинан Бассак вспоминает болезнь жены, головокружения, которым никто, кроме него, не придавал значения.

– У меня есть для вас пара новостей, – говорит счетовод.

Бассак опёрся локтями на стол. Ангелик подтянул к себе зелёный бархатный стул и сел прямо у камина.

– Наш человек нам пишет. Письмо пришло сегодня ночью.

– Наш человек?

– Да.

– А Гардель? Почему, чёрт возьми, мой собственный капитан ничего не пишет?