— Ну что же ты, Грейнджер. Я бы подумал, что такого рода свадьба — мечта, ставшая явью для тебя, — ехидно протянул Малфой.
— Едва ли я та, кто мечтал об этом, — съязвила Гермиона, окидывая его оценивающим взглядом.
Малфой покраснел. Его скулы в этот самый момент окрасились алым.
— Мерлин, какой же ты мудак, — сердито выругалась она. — Да сколько тебе лет? Восемь?
Малфой поднялся, что-то бормоча себе под нос, и направился за угол книжной стойки, видимо, зализывать раны, которые были нанесены его эго за этот день.
Гермиона оглянулась вокруг. Ее палочки нигде не было, хотя она была уверена, что держала ее в руке, когда падала в другое измерение. Значит, палочка не прошла через барьер.
— Надеюсь, кто-то скоро заметит, что нас нет, — спустя несколько часов произнесла она.
— Каковы, ты думаешь, наши шансы, что они догадаются искать нас здесь? — спросил Малфой, окидывая ее серьезным взглядом.
— Эмм, ну… это маловероятно, — она снова осмотрела комнату. — Но наши палочки, скорее всего, лежат там. Так что… может, они и догадаются. При условии, что время здесь течет с такой же скоростью, что и в реальном мире…
Она вдруг так резко побледнела, что могла смело конкурировать с натуральным цветом кожи Малфоя.
Гермиона не находила ни одного случая в литературе, который бы описывал случайное попадание волшебника в защитный купол с другим измерением.
Она и Малфой вместе творили историю. Веселье-то какое.
Во всяком случае, если кто-то и попадал сюда, то точно не возвращался, чтобы поделиться со всеми деталями столь невероятного приключения. Они могли просто умереть с голоду или потерять счет времени, потому что совершенно неизвестно, как оно здесь течет. С момента их прибытия могли пройти секунды, а могли — месяцы и даже годы.
Она снова начала бродить по залу, пытаясь отыскать способ прорваться через защитный барьер.
Совместимость их с Малфоем магической силы во время создания повторного оберега была безупречна. И сам оберег должен был получиться превосходным. Не могло быть ни ошибки в заклинаниях, ни прорехов в барьере. Им нужно было создать защитный купол, который обновляется раз в тридцать лет, и, к сожалению, они с Малфоем провалили эту работу.
Она даже не могла вызвать магию. Цирцея колдовала в таком измерении, вероятно, потому что прошло несколько столетий с тех пор, как она попала сюда. Проанализировав, Гермиона поняла, что никто из других призраков не мог творить волшебство.
После того как она перепробовала все варианты, которые только приходили в голову, включая даже крики о помощи, пока голос совсем не пропал, Гермиона, наконец, смирилась и решила ждать, надеясь на то, что хоть кто-то из библиотеки в конце концов обнаружит пропажу и найдет их.
Это было так утомительно.
Ей было нечем заняться. Они даже не могли покинуть зал истории, защитный барьер ограничивал книги именно этой комнаты.
Годрик милостивый, она была изолирована в библиотеке и даже не могла прочесть ни одной книги. И вовсе не из-за того, что в этом измерении книги были недоступны для чтения. Как только она доставала какой-нибудь фолиант с полки, тут же из него выпрыгивал призрак, требуя объяснить, с чего это вдруг она сует свой нос в их биографию вместо того, чтобы трахаться с их потомком. После нескольких попыток она сдалась.
Ей было невероятно скучно.
Какое-то время они с Малфоем обходили друг друга стороной, едва проронив хоть слово.
Казалось, что защитный купол действовал еще и как временная ловушка. Невозможно было сказать, сколько времени прошло. Они не испытывали ни голода, ни жажды.
Они просто существовали… изнывая от скуки.
В конце концов она сдалась и начала разговаривать с Малфоем. Либо так, либо вести беседы со своими тараканами в голове.
Как оказалось, он был довольно сносным собеседником, когда не пытался скрыть свою влюбленность, заваливая ее оскорблениями до смерти.
После нескольких попыток поддержать диалог, она обнаружила, что он «нервный болтун». Как только пауза в разговоре становилась слегка некомфортной, он заводил свой лепет. Учитывая его до смешного острую память, стоило ему только начать говорить на какую-то тему, он не знал, как остановиться. Он всё болтал и болтал, без умолку.
Гермиона, по-видимому, и была предметом его нервозности, поскольку его лопотание было нескончаемым.
Затем, когда он вдруг осознавал, что трещит безостановочно, его немедленной реакцией было перейти в свое привычное состояние гадливости и начать оскорблять ее. Но как только он ловил себя на этом, тут же краснел, быстро извинялся (что было нонсенсом для Гермионы) и вообще замолкал.
После нескольких проваленных попыток поговорить друг с другом он, наконец, исчерпал границы собственной нервозности. Или может, им обоим было слишком скучно, чтобы продолжать терпеть неудачу в коммуникации. В любом случае, его треп несколько ослаб.
На удивление, он мог быть вполне порядочным. И умным. Их разговоры было не так трудно выносить, как она себе воображала.
Заклинание похоти сработало на ней, как одурманивающее зелье. Все воспринималось легче, чем обычно.