Император рассчитывал блеснуть перед Суворовым своей опруссаченной гвардией. Желая угодить Суворову, Павел водил батальоны скорым шагом, показывал примерную атаку. Суворов отворачивался, смеялся в кулак, наконец сказал Горчакову:
– Не могу больше! Брюхо болит! – и уехал с вахтпарада, не дождавшись пароля.
Павел I, разгневанный, призвал после развода Горчакова и спросил его:
– Что это значит? Я ему делал намеки, чтобы он просился вновь на службу, а он мне про Измаил начал рассказывать. Я ему повторил намеки, он опять свое – про Кинбурн, Очаков. Извольте, сударь, ехать к вашему дяде – пусть он объяснит свои поступки, и привезите ответ; до тех пор я не сяду за стол!
Горчаков поскакал к дяде. Суворов уже лежал в постели, лицом к стене. Не поворачиваясь, он сказал племяннику, что вступит вновь на службу не иначе как с той полнотой власти, которой он обладал в екатерининские времена, с правом производить в чины до полковника, награждать, увольнять.
– Я таких вещей и передать государю не осмелюсь! – воскликнул испуганный Горчаков.
– Передавай что знаешь. А я хочу спать…
Горчаков поторопился во дворец: наступил уже час обеда. В смущении он лепетал перед разгневанным Павлом, что Суворов растерялся в присутствии особы его величества, что он готов служить, если на то последует высочайшее соизволение.
Павел отпустил Горчакова, сказав:
– Если, сударь, не вразумите дядю, будете отвечать вы!
Но тому оказалась непосильной задача вразумления Суворова.
Павел I продолжал свое, не стесняясь, – прямо с развода отправлял генералов в крепостные казематы. Суворов продолжал шалить на разводах. Притворялся, что новая, павловской формы, шляпа не держится у него на голове, ронял ее к ногам Павла. Путался между рядами взводов, проходивших церемониальным шагом. Делая вид, что никак не может сесть в карету, так как мешает шпага нового образца, Суворов забегал к карете то с одной, то с другой стороны, и это продолжалось подолгу.
Павел I после каждой встречи с Суворовым накидывался на молодого Горчакова, которому никак не удавалось вразумить дядю.
Горчаков выдумывал для императора мягкие и верноподданнические ответы Суворова, а дяде передавал не возмущенные выкрики Павла, а снисходительные и милостивые слова.
Долго такая игра продолжаться не могла. Павел I сдался и, снисходя к просьбе Суворова, переданной ему Горчаковым, разрешил Александру Васильевичу опять ехать в деревню.
Суворов вернулся в Кончанское. Но 6 февраля 1799 года туда приехал флигель-адъютант генерал Толбухин с письмом от Павла. Император писал Суворову:
«Сейчас получил Я, граф Александр Васильевич, известие о настойчивом желании Венского Двора, чтобы Вы предводительствовали его армиями в Италии, куда и Мои корпуса Розенберга и Германа идут. Итак, посему и при теперешних европейских обстоятельствах долгом почитаю не от Своего только лица, но и от лица других предложить Вам взять команду на себя и прибыть сюда для отъезда в Вену.
Теперь нам не время рассчитываться… Поспешите сюда и не отнимайте у славы Вашей времени, а у Меня удовольствия Вас видеть.
Через час, не дав Толбухину отдохнуть, Суворов послал его обратно с ответом о своем согласии принять на себя командование войсками России и Австрии против Франции.
Через два дня Суворов явился в Петербург.
Отложив счеты со своенравным полководцем, Павел I отдал русские войска в полное распоряжение Суворова, сказав: «Ведите войну как знаете!»
В армии весть о назначении Суворова сверкнула молнией. Старые солдаты просились с ним в поход. Павел возложил на Суворова знаки ордена мальтийских рыцарей[188], так как сам состоял Великим магистром этого ордена, и Суворов отправился в Вену.
Глава восемнадцатая