Александр Суворов

Особенно круто и ретиво принялся Павел I за военные реформы. Вводился новый военный устав, списанный Ростопчиным с прусского устава 1760 года и исправленный самим Павлом. По новому уставу сильно была стеснена власть полковых командиров; командиры дивизий, генералы превращались в инспекторов, наблюдателей за строгим применением устава. Фельдмаршалы приравнивались к простым генералам. Чтобы еще более уронить значение высшего в войсках чина, Павел сразу произвел в фельдмаршалы десяток рядовых генералов.

Гатчинские офицеры при личном участии императора с неимоверной поспешностью переучивали гвардию, которая должна была стать школой для новых командиров в армии. На ежедневных разводах учили не только солдат, но и генералов маршировать по-новому. Павел не скупился на жестокие наказания. Не угодившие ему генералы прямо с Дворцовой площади отправлялись в крепость или в Сибирь; за малейший промах офицеров увольняли. Если так строго Павел обходился с начальниками, то каково же было солдатам! Палки на их спины сыпались с удвоенной щедростью. Одному полку, который на разводе сделал ошибку, Павел скомандовал: «Кругом! Дирекция на средину! Прямо! Шагом марш в Сибирь!» – и полк в полном составе прямо от Зимнего дворца пошел в Сибирь. Правда, Павел одумался и вернул полк с первого этапа.

Аракчеев, ставший генерал-квартирмейстером, то есть начальником Генерального штаба, перенес свою свирепость на офицеров. Обучая их в Зимнем дворце новому уставу, он осыпал офицеров площадной бранью. Один из них, Георгиевский кавалер Лен, служивший ранее в войсках Суворова и награжденный за храбрость, не вынес грубости Аракчеева и застрелился. Узнав об этом, Павел I отправил Аракчеева в отставку. Известие о смерти Лена сильно взволновало Суворова. Он заплакал.

Всё трепетало перед Павлом. Только Александр Васильевич не скрывал своего гнева и возмущения по поводу его реформ. Язвы армии Суворов знал не хуже Павла, но не соглашался с методами их лечения. Он не торопился вводить в своих войсках порядки, которые шли вразрез с его взглядами и его испытанной системой воспитания боевых воинских сил.

Сначала Павел писал Суворову ласковые письма, упрашивая его: «Приводи своих в мой порядок!», но тот упорствовал. Гроза не замедлила разразиться. На Суворова посыпались замечания, выговоры, которые неукоснительно объявлялись «при пароле» столичным войскам.

Александр Васильевич попросил отпуск. Павел I отказал. Суворов попросил об отставке. Павел его предупредил. Прошение Суворова еще не дошло до Петербурга, когда Павел на разводе отдал приказ: «Фельдмаршал граф Суворов, отнесясь к Его Императорскому Величеству, что так как войны нет и ему делать нечего, отставляется от службы».

Простясь с войсками, Суворов написал родным в столицу письмо: «Я команду сдал и, как сельский дворянин, еду в кобринские деревни». Он уехал в Кобрино – имение, пожалованное ему Екатериной II.

Отставка фельдмаршала сильно сказалась на армии. Насмешливые его отзывы о новых порядках повторялись из уст в уста. В Преображенском полку, солдаты которого едва выносили гнет Павла I, в отставке Суворова винили ненавистного всем «гатчинского капрала» Аракчеева. Гвардейцы роптали.

^{Томительно и безнадежно текли дни кончанского изгнанника.}

Павел I понял, что Суворов опасен и в отставке, арестовал его и сослал в глухое село Кончанское Новгородской губернии, под надзор чиновника полиции Николева. Фельдмаршалу запретили выезжать из имения. Переписка его вскрывалась; подозрительные письма посылались на просмотр новгородскому губернатору; приезжих к Суворову не допускали.

Томительно и безнадежно текли дни кончанского изгнанника. Он читал военные книги, занимался сельским хозяйством и забавлялся тем, что служил дьячком в церкви, звонил в колокола, иногда играл в бабки с деревенскими мальчишками.

Вдруг в феврале 1798 года в Кончанское явился племянник Суворова, подполковник Андрей Горчаков, флигель-адъютант Павла I, с известием, что полицейский надзор с опального полководца снимается и что император вызывает его в Петербург. Об этом тотчас стало известно «приставнику» Николеву, горькому пьянице. Он вошел в горницу, где Горчаков уговаривал дядю принять приглашение Павла I. Суворов сидел за столом, на карте перед ним лежала какая-то бумага. Вдоль горницы ходил быстрыми шагами молодой офицер в гвардейском мундире нового образца, в прическе с буклями и с прямой, как палка, косичкой.

– Граф! Дорогой дядюшка, – говорил офицер, – вы ставите меня в отношении государя в положение плачевное. Скажу больше: вы губите и себя и меня. Всех нас! Наташу, то есть графиню Зубову, Олешевых, Горчаковых, Хвостова, Аркадия.

– Здесь написано «графу Суворову», а надлежало: «графу Александру Васильевичу Суворову», – сказал Суворов.

– Милый дядюшка, вы один Суворов! – воскликнул Горчаков. – Что такое? – спросил он, заметив Николева.

«Приставник» учтиво поклонился и ответил:

– Честь имею поздравить, ваше сиятельство, со счастливым прибытием!