Обзаведясь отличным поваром, Одоевский решил дать друзьям и однополчанам обед. Повод был найден без затруднений: день рождения капитана Масловича. Александр наготовил жженки, купил шампанского и разных припасов. Лорер составил пригласительный список на двадцать с лишним человек. В назначенный день соединили три палатки, заняли у приглашенных же разнокалиберные приборы, и пир пошел горой.
В воздух взлетела пробка от шампанского.
И тотчас же грянули пушки. Горцы стали обстреливать лагерь.
— В вашу честь, капитан, гремят заздравные тосты! — смеясь, воскликнул Одоевский. — Пьем до дна!..
Маслович смущенно поднял свой бокал.
Именинника чествовали с небывалым энтузиазмом.
— За ваших гусаков, Иван Иванович!
Давняя страсть Масловича к домашней птице забавляла офицеров.
Обед закончился на славу.
— Лев Сергеевич, слово за вами! — обратились все к коренастому рыжеволосому капитану.
Пушкин улыбнулся и встал. Стихов своего знаменитого брата он знал бесчисленное множество.
— Что ж вам прочесть, господа? — негромко спросил он.
— Подлиннее и со страстями, Левушка!..
— Тогда, пожалуй, «Цыган»! — решил Пушкин и закрыл глаза.
Читал он долго, и декламация его была великолепной. По окончании ее наступила тишина, затем раздались дружные хлопки.
— Браво, Лев Сергеевич! Браво!..
Ночь наступила душная.
Но не спал Одоевский сегодня не от духоты… Веселье погасло, и пришла вялость, сменившаяся затем тоской. Он не знал, отчего вдруг накатила на сердце тугая горячая волна, отчего захотелось плакать?.. Что делать, коли душа его так переменчива.
Перешагнув через заснувшего дядьку Курицына, он вышел из палатки.
В лагере горели костры, сонно перекликались часовые. Их голоса едва слышны были в грохоте прибоя. Море яростно било о берег. Словно предупреждало о чем-то. О чем?..
На низком темном небе он увидел две звезды.
Одна еще светила, другая едва тлела, доживала последние дни…
Звезда замигала, тьма на нее надвинулась, и ослабела душа, и упало сердце в студеный колодец.
«Между владимирскими новостями тебя всего более тронет весть о кончине кн. Одоевского, особенно когда ты узнаешь, что он лет семьдесят тому родился и, следовательно], получит понятие о том, [зачем он] существовал. Memento mori[12].
Умирал старый князь медленно и неохотно.
Послали за священником.
— Вынесите меня в сад, — попросил Иван Сергеевич. — И дайте портрет сына.
Стояла весна… В саду пели птицы, пахло клейкими почками и оттаивавшей землей. Высоко светило солнце.
А он знал, что нынче, шестого апреля, умрет. И все помыслы его были о единственном сыне, об Александре, тянувшем солдатскую лямку на далеком Кавказе. Не свидеться с ним больше на этом свете! Эх, зачем не бросил он все, не поехал к Саше на Кавказ?! Что сделал бы ему, заслуженному воину, государь? Вернул бы?.. Нет, право, мало любви у него осталось к российскому самодержцу. Слишком жесток и злопамятен!..
— Вот портрет, Иван Сергеевич!
Родные, глядя на его исхудавшее лицо, тайком плакали. При нем боялись… Князь взял в руки портрет.
— Этот Волкова! — недовольно прошептал он. — Мне нужен другой, что подарил ему друг, Назимов!..
Другой портрет отыскали быстро.
Старый князь прижал его к груди обеими руками и взглянул на небо.
Оно сияло радостно и спокойно.
«И там буду смотреть на тебя, Саша!» — мелькнуло в голове Ивана Сергеевича. Он хотел предупредить детей, чтоб и в гробу не отнимали от него портрета, но язык уже не слушался его.
Глаза князя вспухли слезами, одна скатилась и мелко задрожала на впалой щеке.
— Почили его сиятельство! — подойдя к Одоевскому, сказал священник.
Князь Иван Сергеевич Одоевский умер семидесяти лет.
Последний свет бросила на землю его звезда…
Александр об этом еще не ведал. Он жил тогда под южным небом, готовясь к экспедиции, тоскуя по родным полям и лишь во сне и в мыслях встречаясь с теми, кто был ему близок в этом мире.
Стихов он писал мало, нередко вспоминал своего задушевного друга Мишеля. Под каким он сейчас небом? Какие ветры ему дуют в лицо?
29 апреля 1839 года эскадра под командой адмирала М. П. Лазарева взяла курс на долину Субаши. Море было тихим, берега по боку кораблей проходили живописные и, казалось, спокойные. Слабо голубела за кормой вода…