Александр Одоевский

Статс-секретарь Мордвинов, за отсутствием Бенкендорфа, уведомил князя, что «относительно допуска свиданий поселенных в Сибири государственных преступников с их родственниками не имеется в виду положительных правил, но что на поступавшие неоднократно всеподданнейшие просьбы по поводу свидания высочайшего соизволения не последовало… Что же касается до поездки кн. Одоевского в Сибирь для свидания с сыном, то он предполагает, что князь не предпримет путешествия в Сибирь, не испросив на то, предварительно, высочайшего соизволения…».

Горчакова такой ответ не удовлетворил. На его вторичный запрос 25 ноября 1836 года граф Бенкендорф уведомил генерал-губернатора, что родственникам не дозволяются свидания с находящимися в Сибири «государственными преступниками» и что «буде кто-либо из родственников означенных преступников отправится в тот край, не испросив предварительно на сне дозволения, то местное начальство обязано немедленно его выслать…».

Русский самодержец внимательно следил за своими «друзьями 14-го», изолируя их как от общества, так и от самых близких родных.

Александр исходил с новым другом весь город, любовался вечерними зорями за рекой, голубыми плесами и бескрайними просторами, необъятной сибирской землей, на которой жили они, увы, не по своей воле… Он перечитывал письма Якушкина и Кюхельбекера, расспрашивал поляка о своих друзьях, с которыми тот подружился в Кургане. Однажды он остановил Янушкевича на крутом берегу осенней реки и прочел:

Ты знаешь их, кого я так любил,
С кем черную годину я делил…
Ты знаешь их! Как я, ты жал им руку
И передал мне дружний разговор,
Душе моей знакомый с давних пор,
И я опять внимал родному звуку,
Казалось, был на родине моей,
Опять в кругу соузников-друзей…

9 ноября 1836 года Тобольская казенная палата отвела Одоевскому, как, впрочем, и другим поселенцам, для ведения сельского хозяйства пятнадцать десятин из пустопорожних земель Жиляковской волости.

Заниматься землей Александр не стал. Он полон был одним желанием — вырваться из сибирской неволи. Но как?.. Ему тридцать четыре года. Не многовато ли? Впрочем, Пушкину пошел тридцать восьмой.

А вскоре… Смерть национального поэта поразила Россию. Дошла эта весть и до «сибирских каторжных нор». Дошла и горько отозвалась в сердцах невольных поселенцев.

17

В мае 1837 года Одоевский послал из Сибири начальнику III отделения А. X. Бенкендорфу письмо:

«Сиятельнейший граф!

Я осмеливаюсь обратиться к высокому предстательству вашего сиятельства.

Всемилостивейший государь даровал мне десятилетие — не тяжких, заслуженных мною наказаний, — но здравых размышлений, закаливших меня в беспредельной преданности его императорскому величеству.

Теперь, после стольких лет одинокой, мысленной жизни, могу ли я сам постигнуть безумие, минутно навеянное на мою тогда неопытную и слишком юную душу? Нет, я желал бы омыть всею моею кровью пятно преступления, лежащее на моем имени. Умоляю вас, сиятельнейший граф, испросить высочайшую милость, — испросить мне место в рядах Кавказского Корпуса, и вместе с тем повергнуть к августейшим стопам нашего великого царя — сердце, проникнутое не мгновенным, но долголетним раскаянием, чистое от всех заблуждений и созревшее в неизменных чувствах любви и благодарности к священной особе обожаемого мною монарха. Еще раз убедительнейше умоляю вас, сиятельнейший граф! Государь, после стольких милостей и при вашем за меня великодушном предстательстве, не откажет мне в счастии положить жизнь за него под сенью его победоносных знамен.

С глубочайшим почтением и совершенною преданностью честь имею быть Вашего сиятельства, милостивейшего

государя покорнейшим слугою

Александр Одоевский»,

Письмо это он послал не сразу.

Но решение было принято. Исписанный лист бумаги, сложенный вчетверо и запечатанный в конверте, пустился в почтовые странствия.

Отблистал холодным солнцем месяц май, под окном остановился пахший свежими травами июнь… Александр ждал ответа, в мыслях своих он был уже на Кавказе, Казалось ему, там судьба его круто изменится. Восемь лет уже воюет на Кавказе Бестужев. Выбился в офицеры… До свободы рукой подать: может уйти в отставку.

Знал бы Одоевский, чему завидовал тогда, в этот погожий летний день!..

7 июня 1837 года.

Эскадра подходила к мысу Адлер. Бой уже начался. Горцы рубились на берегу отчаянно.

Бестужев был болен, бессонная перед десантом ночь и гнетущие мысли ухудшили его и без того тяжелое состояние. «Так ли прошла его жизнь? Безумная юность! Сибирь!.. Солдатская лямка… Бесчисленные нравственные и физические страдания… Не винтовкой, а пером бы послужить своему отечеству!»

Вот и берег! Выстрелы не смолкают. Охотники уходят в лес.

— Прапорщик Бестужев!..