Александр Одоевский

«Звучные и прекрасные стихи О[доевско]го, относящиеся к нашему положению, согласные с нашими мнениями, с нашей любовью к отечеству, нередко пелись хором под звуки музыки собственного сочинения кого-либо из наших товарищей-музыкантов», — рассказывал Николай Басаргин.

Однажды после очередного свидания с женой Никита Муравьев вернулся в каземат с листком бумаги в руке.

— Друзья, послушайте! — обведя обступивших его товарищей лихорадочно блестевшими глазами, воскликнул он. — Александр Пушкин шлет нам свой поэтический привет! Послушайте!..

Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье.

Читал он хорошо, стихотворение знаменитого поэта произвело на ссыльных огромное впечатление. Иван Пущин, коему поэт посвятил известные строки: «Мой первый друг, мой друг бесценный!..», не выдержав, вытер ладонью глаза.

Было решено ответить Александру Пушкину. Но кто мог сделать это достойным образом?

Взоры ссыльных обратились к Одоевскому…

Он лишь молча пожал плечами и побрел в свою камеру.

Не было у него сил говорить в эту минуту и громко восторгаться прекрасным посланием. Каждой пророческой строкой своей — строкой надежды, ободрения и веры — оно вошло в его существо и закипело на торопливом бегу, словно разгоряченная кровь.

Утром, когда он проснулся, за окном еще дымились в рассветном тумане далекие холмы. Товарищи спали, часовой дремал в караульной комнате.

«Нет, огонь в нас еще не погас, — решил он. — Рано записывают в покойники. Настанет время — будем гордиться своими цепями! И семя взрастет, и искра вспыхнет… несмотря на все непогоды!..»

Ответные стихи рождались в его душе удивительно легко. Наверное, потому, что почва оказалась плодородной…

Днем он читал их товарищам.

Читал с необычным для себя волнением и чувством:

Струн вещих пламенные звуки
До слуха нашего дошли,
К мечам рванулись наши руки,
И — лишь оковы обрели.

Но будь покоен, бард! — цепями,
Своей судьбой гордимся мы,
И за затворами тюрьмы
В душе смеемся над царями

Наш скорбный труд не пропадет,
Из искры возгорится пламя,
И просвещенный наш народ
Сберется под святое знамя.

Мечи скуем мы из цепей
И пламя вновь зажжем свободы!
Она нагрянет на царей,
И радостно вздохнут народы!

Когда он смолк, в каземате долго стояла тишина.

…К Чите уже подбиралась ранняя весна.

А вместе с ней пришла из России страшная весть.

«Неприятно передавать горестные вести и истины, — писал Бестужевым с Кавказа их брат Петр, — но я не могу умолчать о следующем: общий друг и благодетель наш, полномочный министр в Персии, А. С. Грибоедов предательски зарезан в Тегеране со всею миссиею. Невольно содрогаешься при сей страшной мысли! Что подумать о правительстве, где неприкосновенность чрезвычайной особы так нагло нарушена? Что подумать о народе, который весь состоит из итальянских лацароней, беспрестанно острящих подкупной нож предательства?..»

5

«Высчитать ли мои утраты? Гениальный, набожный, благородный, единственный мой Грибоедов!..»

(В. К. Кюхельбекер)

30 января 1829 года

Не наслажденье жизни цель,
Не утешенье наша жизнь.
О, не обманывайся, сердце!
О, призраки, не увлекайте…

В декабре Грибоедов выехал из Тавриза.

Письмо от В. 0. Миклашевич усилило начавшуюся тоску. «Неужели я для того рожден, чтобы всегда заслуживать справедливые упреки за холодность (и мнимую притом), за невнимание, эгоизм от тех, за которых бы охотно жизнь отдал. — Александр наш что должен обо мне думать!..»

Мысль о томящемся в Сибири брате не давала ему покоя.

«Александр мне в эту минуту душу раздирает. Сейчас пишу к Паскевичу; коли он и теперь ему не поможет, провались все его отличия, слава и гром побед, все это не стоит избавления от гибели одного несчастного, и кого!!! Боже мой, пути твои неисповедимы».

Нину он оставил в семье английского посла Макдональда. Перед отъездом написал И. Ф. Паскевичу письмо, которое окончил мольбой:

«Благодетель мой бесценный. Теперь без дальних предисловий, просто бросаюсь к вам в ноги, и если бы с вами был вместе, то сделал бы это, и осыпал бы руки ваши слезами. Вспомните о ночи в Туркменчае перед моим отъездом. Помогите, выручите несчастного Александра Одоевского. Вспомните, на какую высокую степень поставил вас господь бог. Конечно, вы это заслужили, но кто вам дал способы для таких заслуг? Тот самый, для которого избавление одного несчастного от гибели гораздо важнее грома побед, штурмов и всей нашей человеческой тревоги…