Александр Одоевский

Он боялся за Одоевского, но сделать ничего не мог. Его друзья стали друзьями и «милого Саши». Александр же был горяч, экзальтирован, воспитан на передовых идеях, душа его воспламенилась и потянулась к людям, желавшим русскому народу освобождения от многовековой кабалы: крепостного права и самодержавия. Жан-Жак Руссо, Шопен, «Молитва русского крестьянина», свободолюбивые стихи… Они воспитали в нем человека, по воле сердца шагнувшего в ряды заговорщиков.

Грибоедов не удержал брата, хоть и хотел, так как ясно представлял себе, что может последовать в случае неудачи. Много душевного подъема, жара речей — и мало конкретно разработанной тактики, реального понимания вещей.

Итак, Александр загорелся.

— Ты наш! — сказал ему Бестужев и ввел в свой круг.

«Князь Одоевский. Принят мною с прошедшей зимы; но по пылкости своей сошелся более с Рылеевым и очень ревностно взялся за дело».

«…находясь с А. Бестужевым, был им склонен войти в общество тайное, — позже признавался Александр. — Намерение оного было дать государству Конституцию, которая была написана Рылеевым и Оболенским. Я оную не читал».

С Рылеевым Одоевский сошелся не случайно.

Известный в России поэт привлекал к себе людей страстностью натуры и революционным темпераментом.

— Цель нашего общества, князь, — сказал он, — есть истребление всей императорской фамилии и водворение правления народного. Но мы должны объединиться с Южным обществом, во главе которого стоит полковник Пестель. Имеющиеся разногласия в вопросах о форме правления, об основных социальных реформах решим после победы революции…

Такого Александр не слышал еще ни от кого. Но справедливость и силу сказанных слов оценил сразу.

Рылеев читал ему свои думы, целью которых, по его словам, было «распространить между простым народом нашим… хотя некоторые познания о знаменитых деяниях предков, заставить его гордиться славным своим происхождением и еще более любить родину свою».

Он приглашал своего юного друга на заседания Вольного общества любителей российской словесности, где Александр познакомился с Дельвигом и Боратынским, Корниловичем и Николаем Бестужевым…

Бывал Одоевский и на «русских завтраках» своего нового друга.

Рылеев жил тогда на первом этаже принадлежавшего Российско-Американской компании дома, на набережной Мойки.

Огромный стол, заваленный газетами и журналами, обставлялся хозяином следующим образом: графин вина, ржаной хлеб и несколько кочанов кислой капусты.

— Прошу попробовать народной пищи! — восклицал он, приглашая к столу собравшихся.

А людей здесь перебывало очень много.

Завывая, пел свои гекзаметры одноглазый Гнедич.

Читал стихи знаменитого брата Левушка Пушкин.

Заикаясь, бормотал трагические сцены поручик Яков Ростовцев.

Вяло дремал в углу Антон Дельвиг.

Александр Грибоедов, насмешливо косясь на возбужденно носившегося по комнате Одоевского, с увлечением рассказывал о Персии.

Их тезка, Бестужев, положив ноги на стул, сочинял экспромты или негромко затягивал подблюдные песни, написанные им вместе с Рылеевым:

Как идет кузнец да из кузницы,
Слава!
Что несет кузнец? Да три ножика.
Слава!
Вот уж первый-то нож — на злодеев-вельмож.
Слава!
А другой-то нож — на попов, на святош.
Слава!
А молитву сотвори — третий нож на царя.
Слава!
Кому вынется, тому сбудется.
Слава!
Кому сбудется, не минуется.
Слава!

По вечерам собирался и более интимный круг приятелей. Семья Рылеева находилась в деревне, и никто не мешал им вести разговоры, вовсе не для слуха рядовых обывателей и тем более правительства.

Барон В. И. Штейнгель, живший этажом выше, братья Бестужевы, знаток Нового Света морской офицер Д. И. Завалишин, Петр Каховский, князь Евгений Оболенский…

Поначалу Одоевский не слишком разбирался в идеологии и тактике заговорщиков. Его увлекал сам порыв, революционный дух, стремление к благу отечества, к освобождению многострадального русского народа от тирании и крепостной зависимости. Вновь зазвенела в Александре долго молчавшая поэтическая струна: он стал писать стихи, проникнутые свободолюбивыми идеями.

К большому сожалению, до нас они не дошли.

Сохранилось лишь несколько свидетельств о них современников Одоевского.

Д. И. Завалишин в своем очерке о декабристах упоминал, что Александр сочинил какой-то «дифирамб на наводнение 1824 года в Петербурге, изъявляя сожаление, зачем оно не поглотило все царское семейство, наделяя его при этом самыми язвительными эпитетами».

После ареста в кармане Сергея Трубецкого было найдено стихотворение «Безжизненный град» за подписью поэта М. П. Загорского, умершего годом ранее, стихотворение, ярко рисующее бездушность и казенность северной столицы.