Александр Одоевский

— Я неоднократно говорил твоему старшему брату, — покосившись в его сторону, сказал Рылеев, — что он совсем не старается о приобретении в члены общества морских офицеров. Представьте себе, господа! Кронштадт — отдаленное и крепкое место — в случае неудачи мог бы служить нам тем же, чем был остров Леон для гишпанцев.

— Однако, Кондратам, и Николай, и капитан Торсон лучше нас знают о действительном положении Кронштадта после злополучного ноябрьского наводнения, — возражали Бестужев.

Остров Леон из Кронштадта не получался. Форт был мало приготовлен к обороне, в подвалах плескалась гнилая вода, многие офицеры проводили время за картами и пивным столом.

В гостинице, где они заночевали, гуляли сырые сквозняки.

Пробыв на острове один день и убедившись в бесплодности своей затеи, Рылеев с друзьями уехал.

Одоевский вернулся на свою квартиру с Вильгельмом. Бестужев укатил куда-то в гости.

— О чем ты, Виля, хотел поговорить со мной? — переодеваясь, спросил Александр. — Посмотри на себя в зеркало.

— А-а! — сердито махнул рукой Кюхельбекер. — Будешь моим секундантом?

— Ого! — изумился Одоевский. — Когда же ты успел?

— Не сегодня. Просто молчал, ты всюду с друзьями, а хотелось бы наедине.

— Кого ты собираешься вызвать?

— Греча и… и Булгарина в придачу! — Вильгельм растрепал рукой волосы на голове и, вихляясь длинным нескладным туловищем, забегал по комнате.

Потом остановился.

— Или морды им набить? И так осточертело мне с ним служить, еще с братом твоим поссорить хотят.

— С Володей?

— Да.

Взяв Вильгельма за плечи, Одоевский усадил его на диван.

— Рассказывай!

Оказывается, через Николая Греча, которому по своей наивности Кюхельбекер доверил 4-ю книжку «Мнемозины» еще до выхода ее в свет, она попала в руки Фаддея Булгарина. Тот, издавна не любивший московских издателей, успел тиснуть в 10-й книжке своего журнала «утопию»: «Невероятные небылицы, или Путешествие к средоточию земли», где жестоко высмеял «великих любомудров», а также «гусляра-философа», за коим определенно угадывался Владимир Одоевский…

Взбешенный предательством, Вильгельм наговорил обоим журналистам кучу дерзостей.

— Как быть, Саша? Володя прислал мне сердитое письмо.

— Успокойся, я тотчас же напишу ему, объясню все. Он поймет.

9

В Киеве Грибоедов появился в начале июня. После десятого числа он, не простясь, неожиданно уехал.

Что произошло с ним за эти десять дней? С кем виделся он?..

Оповещенный о приезде Грибоедова, один из руководителей Васильковской управы Южного общества, Михаил Бестужев-Рюмин, срочно вызывает из Василькова главу управы Сергея Муравьева-Апостола. В Киеве же находится дежурный офицер 4-го пехотного корпуса Сергей Трубецкой, ратовавший за объединение Северного и Южного обществ, минуя Пестеля. И еще два активных члена общества в городе: Артамон Муравьев и Матвей Муравьев-Апостол.

Встреча их со знаменитым драматургом состоялась. И не одна…

Но что обсуждалось на них?..

Для чего членам тайных обществ было так необходимо свидание с Грибоедовым, которому они верили и которого, безусловно, считали своим?

И Бестужев-Рюмин, и Артамон Муравьев, и Сергей Муравьев-Апостол на следствии вопрос о киевских встречах с Грибоедовым запутали настолько, что картина обрисовалась очень противоречивая…

Но главное для нас в другом: чего хотели от Грибоедова южные декабристы и почему столь резко наступило между ними охлаждение?

Тщательно анализируя следственные дела их и Грибоедова, академик М. В. Нечкина пришла к выводу, что «целью киевских свиданий было вовсе не принятие Грибоедова в члены общества… Очевидно, речь шла о каком-то важном и спешном для Васильковской управы поручении, неотложном деле, в котором должен был принять участие Грибоедов. Дело это явно связано с Ермоловым. Переговоры были резко порваны — Грибоедов, не простясь, уехал…»

Закономерный вопрос: «Что же случилось и какое именно поручение ему хотели дать?»

Между руководителем Южного общества Пестелем и Васильковской управой шла в то время внутренняя борьба. Сергей Муравьев требовал скорейшего выступления, доказывая другим членам, что, «оставаясь в бездейственности… они сим умножают лишь опасности, на каждом шаге нам угрожающие».

И тогда возник «белоцерковский план».

В конце лета 1825 года предполагался высочайший смотр 3-го корпуса. Считали, что император остановится в Белой церкви — имении графини Браницкой. Там-то и хотели «произвести возмущение» Сергей Муравьев и Бестужев-Рюмин: «захватить» императора, «нанести ему удар», далее следовать 3-м корпусом на Киев и Москву…

Пестель возражал против этого плана, считая, что революция возможна лишь при условии, если начнется она в Петербурге.

Васильковская управа, несмотря ни на что, брала инициативу в выступлении на себя. И тут вставал новый, очень важный вопрос: как поведет себя в данной ситуации Ермолов, — останется ли верным царю, или перейдет со своим мощным кавказским корпусом на сторону революции?..

Потому-то Грибоедов, пользовавшийся доверием кавказского наместника, должен был, видимо, сыграть роль своеобразного посредника между ним и Васильковской управой.