Александр II

– Потеряю ли я сознание? – спросил император.

– Надеюсь, все пройдет тихо и спокойно.

– О… когда вы меня отпустите? – с невыразимой мукой произнес император.

Трое свидетелей его угасания открыто плакали.

– Когда все это кончится…

В восемь утра пришел Бажанов и стал читать отходную.

Николай Павлович внимательно слушал и все время крестился. Когда священник благословлял его, он тихо сказал:

– Мне кажется, я никогда не делал зла сознательно…

Далее он потерял способность речи. Агония была долгой и мучительной.

Когда из комнаты послышались громкие рыдания и потрясенный Мандт вышел, как механическая кукла, и пошел куда-то, все стало ясно. Великие князья, министры, генералы нерешительно двинулись к дверям комнаты, но первой вошла Нелидова и, припав к кровати, со слезами целовала холодную желтую руку поверх колючей шинели.

Отец Бажанов читал слова последней молитвы: «К судии бо отхожу, идеже несть лицеприятия: раби и владыки вкупе предстоят: царь и воин, богат и убог в равном достоинстве, кийждо бо от своих дел или прославится, или постыдится…»

Над Петербургом встал новый день. Ветер стих. Под ослепительным солнцем сверкал снег на деревьях Адмиралтейского бульвара.

Александр, не отрываясь, смотрел в окно, не в силах понять, почему же все осталось тем же, что и раньше… Вон мужики едут, равнодушно лежа в своих розвальнях, будто ничего не случилось.

– Ваше величество, – тихо окликнули его сзади, и он поначалу не понял, к кому обращаются. – Государь!

– Послушай, Адлерберг, – сказал он тоже тихо, – запомни и передай всем: при государыне Александре Федоровне никогда не называть меня Государем, но – Александром Николаевичем.

Он хотел быть и действительно был верным сыном.

За спиной его затихли шум и суета. Повернулся – лишь мать и Нелидова тихо плакали у тела. Осторожно обойдя Александру Федоровну, он поцеловал отца в лоб и вышел.

Начиналось его царствование.

Книга вторая. Освободитель

Часть I. Оттепель

Глава 1. «Чти отца твоего и матерь твою»

Вот и пришел тот поворотный миг, который вознес его на высшую для сына человеческого ступень могущества, силы и славы.

В один из весенних вечеров он пролистал книгу плутарховых жизнеописаний, столь памятную по урокам покойного Жуковского, а ныне переданную старшему Никсе, и прочитал: «Итак, двадцати лет от роду Александр получил царство, которому из-за сильной зависти и страшной ненависти соседей грозили со всех сторон опасности…» Все как и у него. Александр Великий превозмог обстоятельства, сможет и он! И почетное звание великого, быть может, увенчает его царствование…

Не было на Руси за последний век царя, более законно вошедшего на престол, более подготовленного к делу государственного управления, более ожидаемого в его благодетельных свершениях. Сознание этого грело сердце, но тревожило иное.

Вдруг и разом, как это только у нас случается, возникло и овладело умами общее восторженное ожидание перемен, перемен скорых и радикальных, равно выгодных всем. «Яви нам чудо!» – читал он в глазах народа на улицах Петербурга и Москвы, Новгорода и Воронежа. Поначалу был момент, он решил, что чудо возможно, вот только бы развязаться с войной, к которой, как каторжник к чугунному ядру, прикована Россия. Пока же он принимал указы.

Первые перемены оказались не слишком значительны, но весьма приятны для первых сословий империи. Чиновникам было разрешено носить усы и бороды, дозволялось курение на улице. Был расширен ввоз книг из-за границы, а выезд туда существенно облегчен. По совету князя А.М. Горчакова император распорядился снизить плату за заграничный паспорт с 500 до 5 рублей.

Заговорили о гласности. Широкую известность приобрел приказ великого князя Константина по морскому ведомству, суть которого сводилась к одному слову: «Не лгать!» Заметим, что к составлению этого приказа великого князя побудила записка под названием «Дума русского», широко ходившая по рукам. Ее автор, курляндский губернатор Петр Валуев, на первый план среди причин бедственного положения Отечества выдвинул «всеобщую официальную ложь». Крылатая фраза из записки «сверху – блеск, внизу – гниль» вмиг облетела Россию. Константин передал валуевскую записку Александру, и тот прочитал, с горестью признав, что в ней, как и в записке Бориса Чичерина о причинах Восточной войны, «много есть правды».

Печать еще робела под свирепым оком цензуры, потому по рукам и ходили рукописи разных авторов, с подписями и без, содержание которых сводилось к проблеме бедственного положения страны, выход из которого предлагался либо в скорейшем освобождении помещичьих крестьян, либо в полном сохранении и укреплении существующего порядка.