Александр II

Высокий, на голову выше окружающих, с величавой поступью и взглядом, неторопливый и основательный в суждениях, производимых мягким и приятным голосом, внимательный к мнению других и нередко улыбающийся доброй улыбкой – он произвел чарующее впечатление на всех. Даже рьяные почитатели покойного императора признавали, что Александр Николаевич более привлекателен, «хотя батюшка был поцаристей видом. Одним взглядом такого страху нагонял…».

27 сентября император прибыл в Симферополь. Некогда небольшой и тихий городок пребывал в страшной суете. Дома переполнены после оставления Севастополя, на улицах толкотня, что в воскресный день на Невском, но публика иная: нарядные дамы и сестры милосердия в белых косынках с красными крестами, мужики, что-то несущие или едущие на телегах, но больше всего солдат и офицеров, преимущественно раненых, без руки или без ноги, с подвязанной рукой, перевязанной головой или истощенных болезнью. На обочинах дорог и улиц генеральские коляски, ротные повозки, немецкие фуры, покрытые холстом, длинные татарские маджары, двухколесные арбы, в которые запряжены то худые лошади, то косматые верблюды, то медлительные волы.

Вокруг собора, где была назначена встреча государя, целый день была страшная суета, скакали ординарцы, пробегали вестовые, послушные солдатики так и эдак перестилали ковры у входа в собор. К вечеру центр города осветился зажженными плошками, а на голых деревьях качались разноцветные фонари, повешенные второпях одни выше, другие ниже. Толпы народа долго и терпеливо ожидали, несколько раз поднимался крик, что-де едет государь, но то были генералы из свиты. Император приехал уже ночью, и торжественной встречи с народным ликованием не получилось.

На следующий день Александр Николаевич выслушал подробный доклад главнокомандующего и выехал к Перекопу. Он побывал в нескольких полках, посетил госпитали – впечатление было безрадостное. В военном плане ситуация сложилась патовая: мы взяли Карс, а союзники – южную часть Севастополя, мы затопили наши корабли, но и снабжение союзников становилось труднее ввиду осенних штормов.

Судя по всему, следовало возвращаться в Петербург и приниматься за дипломатическое решение проблемы. Но ему не хотелось возвращаться. Верная и глубокая любовь к армии, привитая с детства, не позволяла Александру покинуть его армию в столь тяжелое время. Да ему и легче было здесь. Проще и яснее были дела, связанные с боевыми вылазками нашими и союзников, перемещением поредевших полков и замены их свежими, прибывшими из внутренних губерний, со строительством земляных укреплений, для чего было согнано несколько сот крестьян-землекопов.

Далекий гром пушечных выстрелов давал ощущение причастности к общему делу, смягчал чувство вины, постоянно точившее Александра, ведь мог, мог сказать отцу, что думал о Восточной кампании, мог убедить его сменить командующего, мог настоять на скорейшем принятии требований союзников – все мог попробовать, но не решался… Так вот оно, главное и труднейшее бремя царское – принимать решение.

Теплый, но сильный ветер гонял по улицам листья акаций и платанов. Первые дни по приезде было сухо, но вскоре зарядил дождь, поливавший целыми днями без перерыва, то чуть слабея, то усиливаясь до ливня. Сырость и грязь раздражали, но все равно он не поддавался на уговоры младшего Адлерберга о возвращении. Выпадали и хорошие дни, а чаще ночи, тихие, с прозрачным воздухом и яркой луной в темном небе, сильно напоминавшие ему Италию. Стоит приехать сюда после войны.

Как ни странно, но в прифронтовом Симферополе для него пришла передышка, когда можно было остаться одному, без надоевших советчиков, без вздорных сплетен и интриг. Он еще не знал, как он будет действовать, но направление определил вполне ясно.

Первое – смягчение полицейского гнета.

Второе – скорейшее и наименее постыдное окончание войны.

Третье – реформирование армии.

Четвертое – решение крестьянского вопроса.

Он полагал, что за первые три года можно будет покончить с этими наиважнейшими вопросами, а там приступить к всесторонним преобразованиям. Пока же день за днем ему передавали пакеты с дипломатическими донесениями из Вены, Лондона, Парижа, Берлина и Константинополя.

Он знал, что французский министр иностранных дел Друэн де Люис заявил императору Францу Иосифу тотчас по смерти Николая Павловича:

«Основной задачей европейских правительств теперь должно быть достижение двойного результата: наложение узды на мировую революцию, не прибегая для этого к помощи России, и наложение узды на честолюбие России, не прибегая для этого к помощи революции».

У союзников не было и мысли об отказе от победоносного окончания войны. По донесениям русских дипломатических агентов, по статьям в английских и французских газетах, которые он внимательно читал, Александр представлял позиции враждебных сторон.