Александр II

Участники процесса по обе стороны были сами поражены свершившимся преступлением, потрясены им, а ведь оно оказалось всего только первым в длинном ряду, и процессы такого рода, стойкость и слабость подсудимых, жестокость и лицемерие, а то и снисхождение чиновников – все это будет повторяться много раз, пока не сломают хребет российской государственности. Вода камень точит, а тут энергичные молодые люди…

На первых допросах Каракозов упорно отрицал само существование «Ада», но охотно признавался в том, что в Санкт-Петербурге разбрасывал по улицам и в чайных написанные им антиправительственные прокламации.

– …Мысль о цареубийстве у меня родилась от моего болезненного состояния. Достал яд – синильная кислота, стрихнин и морфий, это чтобы наверняка – чтобы принять после. Но после… возникло какое-то оцепенение… и забыл…

Его товарищи охотно воспользовались подсказанным путем. Основной мотив их ответов: нет, мы ничего не решили, мы только рассуждали о том, какое значение может иметь цареубийство.

– «Ад» вообще не существовал! – утверждал Ищутин. – Это все глупые речи от выпитого вина!.. А Каракозов все время думал о самоубийстве, он очень болен, очень, потому и купил пистолет, сам купил…

Из показаний Ермолова:

– Когда говорили об «Аде», то Каракозов однажды выразился таким образом: «То, что исполнится, будет лучше всех ваших разглагольствований!»

Выяснилось, что пистолет был куплен на деньги, данные Каракозову Иваном Худяковым – 15 рублей серебром. Худяков, поначалу не называвший даже подлинного имени Каракозова, признался, что дал ему деньги, зная о преступных намерениях и о подготовке Николаем Ишутиным особого тайного революционного общества с исключительною целью цареубийства.

Прибывший в суд новоиспеченный дворянин Комиссаров-Костромской растерялся страшно и, к смущению членов суда, путался в показаниях, пока не свел все к своей забывчивости.

– Да, этот вынул пистолет из-за пазухи, а я подпихнул его руку. Больше ничего не помню.

– Но его вы узнаете? – с нажимом спросил князь Гагарин.

– Ничего не могу узнать, – упорно отнекивался Комиссаров. – Как выстрел сделался, я испугался и ничего не помню больше.

С тем его и отпустили.

Со слов других свидетелей выяснилось, что 4 апреля Каракозов пытался войти в Летний сад через калитку у Прачечного моста, но городовой унтер-офицер Артамон Лаксин по инструкции никого не пропускал. Каракозов просил, потом ушел, вернулся и уже требовал пропустить его в сад. Но не такова была фигура молодчика в потертом черном пальто и студенческой фуражке, чтобы городовой испугался. Тогда Каракозов, возможно, увидев, как император вернулся от кофейной на главную аллею с родственниками, поспешил к главным воротам.

Помимо показаний Комиссарова, вызвавших у всех невольную улыбку, все остальные свидетели, дополняя друг друга, утверждали о ясном и упорном стремлении Каракозова исполнить свой замысел. Нет, не пустые разговоры, подогреваемые красным вином, объединяли ишутинцев. Подлинно паутина, оплетающая всякого и подчиняющая его власти вождя, образовалась на Большой Бронной в доме номер 25. Причем сознание своего бессилия перед мощью тайны порождало и недоверие друг к другу, подозрительность и решительность от отчаяния.

В одном из заседаний выяснилось, что у Моткова и его единомышленников рос страх перед Ишутиным и «Адом», в существовании которого они не сомневались. На тайном совещании решили: Ишутина и Каракозова повесить, Ермолова отравить в его имении, Страндена «послать за Чернышевским», а чтобы не догадался и не сбежал, – уничтожить где-нибудь по дороге.

Дима Юрасов был против «Ада», но по робости открыто не решался высказаться, и его судьбу группа Моткова не решила.

В ходе процесса подсудимым были предъявлены фальшивые письма якобы от имени подпольной организации «Земля и воля», которые Ишутин сам писал, чтобы «ободрить» новичков. И развязывались языки у подсудимых, пораженных обманом «генерала».

– С Чернышевского в вознаграждение за освобождение, – показывал Ермолов, – должно было взять обязательство действовать за границей в том именно направлении, какое ему предпишут. Действия его должны были контролироваться членами общества…

И это – пустые фантазии? Это план ясный и последовательный. Разработанный в деталях, он уже не мог сам по себе исчезнуть.

Каракозов наконец прямо и несколько раз повторил, что говорил Худякову о намерении цареубийства, и тот это одобрял.

– Дело в тем, что вы мне мстите, полагая, что я выдал вас и ваших товарищей, – на удивление спокойно отвечал Худяков. – Все это вздор. Я ничего не говорил ни о вас, ни о ваших товарищах.

Опрошенный председателем, подтверждает ли он показания Каракозова, Худяков твердо ответил:

– Он мне этого не говорил.

К середине процесса Каракозов впал в сильное возбуждение, держал себя развязно, многословно рассуждал, подробнейше излагал свои ответы на все вопросы:

– …Ну-с, еще потому они намеревались использовать Ермолова, что обширное имение его, доставшееся от отца, как вы уже знаете… а впрочем… да нет, больше ничего.