Александр II

В письмах к Александру Барятинскому на Кавказ император не раз жаловался на «неблагоприятное расположение умов», усиливаемое журналами. «Я никогда не был вообще и в частности большим почитателем писателей, – писал Александр давнему другу, – и с грустью убедился, что это люди с очень опасными тенденциями и мыслями».

16 апреля Александр Николаевич прочитал в только что вышедшем номере нелюбимого журнала «Современник» статью хорошо известного ему профессора Кавелина об освобождении крестьян. Статья оказалась скверного содержания. В ней развивались мысли о необходимости наделения крестьян землей, что прямо противоречило принципам, высказанным им в рескриптах.

Призванный к ответу Долгоруков сообщил, что именно эта статья, но в более расширенном виде, уже больше года гуляет по рукам в России, невообразимо возбуждая умы. Сделав паузу, шеф жандармов скромно добавил, что давно считал Кавелина опасным человеком, как мог сопротивлялся его назначению воспитателем наследника, но – «красные» уже берут верх и в Зимнем дворце.

Император распорядился уволить профессора Кавелина от преподавания наследнику русского права. Статью же онаго профессора рассмотреть в Главном комитете по крестьянскому делу.

Константин Дмитриевич Кавелин был призван в здание у Цепного моста, где в кабинете князя Долгорукова провел несколько часов в объяснениях.

Стоила ли статья Кавелина таких государственных мероприятий? На первый взгляд нет. По убеждению императора – да. Радикальность предложенных профессором мер была сейчас опасна, ибо дворянство едва-едва шло на уступки в редакционных губернских комитетах. Особенную опасность придавало статье то, что автор был близок ко двору, к царской семье, и тем самым царское имя как бы освящало его идеи. Как к этому отнеслись бы 110 тысяч господ-помещиков, не хотелось и думать. Нет уж, незрелое российское общество следует на помочах осторожно вести вперед шаг за шагом. Император решил, что летом следует непременно посетить несколько губерний и успокоить умы… Но каков этот Кавелин!

В письме Барятинскому император писал: «Тенденции печати вообще довольно дурные из-за непростительной распущенности в этой части во время управления снисходительного Норова, поэтому у теперешнего министра Ковалевского, который является отличным человеком, в полном значении слова, несмотря на всю его энергию, много затруднений. Вообще на моем месте нужно владеть добрым запасом спокойствия и рассудительности, чтобы выдержать все хлопоты и все газетные неприятности. Я только прошу Бога, чтобы он меня поддержал и не позволил мне впасть в отчаяние, что, к счастию, не случилось до настоящего времени».

Следствием увольнения Кавелина стал уход в отставку главного наставника цесаревича Титова. Партия «военных пестунов» наследника в Зимнем взяла верх. Однако это имело более общее значение: партия охранителей, или «стародуров», во главе с Орловым, Долгоруковым и Паниным показала всем, кто сильнее и кого слушает государь.

«Эх, господа, – сокрушался в дневнике Никитенко, – хотите пользы, так не делайте вреда! Деятель общественный есть лицо ответственное: он отвечает не только за свои идеи, но и за удобоприменяемость их. Не трудно возбуждать страсти, но труднее их направлять!»

Последняя мысль профессора русской литературы показывала его редкую проницательность и тонкость ума. Возбужденные самим правительством страсти подавлялись и уходили в подполье. Но кто мог предвидеть далекие последствия сих законных мер?

Великая княгиня Елена Павловна теперь без колебаний главным своим делом считала эмансипацию помещичьих крестьян. Пренебрегая толками, она использовала все возможности для поддержки Николая Милютина. Своей заботой она пригрела и его первых сотрудников, и князь Черкасский с Юрием Самариным стали постоянными посетителями Михайловского дворца. Летом 1860 года князь Черкасский по приглашению великой княгини переселился в одно из дворцовых строений на Каменном острове, и туда же перевезли заболевшего от переутомления Самарина, лежавшего пластом в гостиничном номере в душном и пыльном городе. Елена Павловна переломила в себе давнее нерасположение к Ростовцеву, бывшему ближайшим сотрудником ее покойного мужа-солдафона. Сплочение партии освободителей вызывалось усилившейся осторожностью царя. Вдруг 31 мая правительственным циркуляром было запрещено употреблять в печати слово «прогресс».

Между тем жизнь продолжалась. В мае состоялось торжественное освящение Исаакиевского собора. На Петропавловском соборе в крепости установили новый шпиль, сделавший собор самым высоким зданием в городе; стало модным ездить в крепость и в подзорную трубу смотреть на летящего ангела, венчающего шпиль.

В июне в Павловске прошел бенефис Иоганна Штрауса, давно полюбившегося русской публике. Осенью весь Петербург бросился смотреть Айру Ольриджа в роли Отелло.