Александр II

Александр Николаевич в июне 1858 года путешествовал по северу России, а в августе и сентябре посетил Тверь, Кострому, Нижний Новгород, Владимир и Москву. В каждом городе происходили встречи с дворянством, на которых царь призывал к работе для общей пользы и выгоды. Увы, даже наружное согласие он встречал не везде.

В Троице-Сергиевой лавре после долгой службы митрополит Филарет пригласил государя к трапезе. Александр знал, что духовенство, особенно высшее, в большинстве своем настроено против освобождения. А ему было очень нужно если не получить в союзники московского митрополита, то хотя бы заручиться его нейтралитетом.

После того как гости отдали должное прекрасной кухне лавры с ее действительно превосходными квасами и хлебами, вкуснейшей рыбе в разных приготовлениях, коей восхитился даже знаток Адлерберг, за чашкой чая, тонким ценителем которого был митрополит, пошли разговоры о положении в России, о шаткости умов, о сумбуре, царящем в провинции.

Заметим, что в августе состоялось заседание Государственного Совета, на котором обсуждался вопрос о «современных идеях, проводимых в журналах и газетах». «Стародуров» беспокоил герценовский «Колокол», призывавший правительство к скорейшему освобождению крестьян с землей, к отмене телесных наказаний и цензуры. Неприятной неожиданностью для императора стало гласное осуждение Кавелина. Об увольнении его все, конечно, знали, но тем не менее профессора порицали за «страстную увлеченность, доходящую часто до крайностей».

Брат Костя попробовал было вступиться за Кавелина и зачитал присланную митрополитом Филаретом записку. В ней говорилось:

«…Воюют против современных идей. Да разве идеи Православия и нравственности уже не суть современные? Разве они остались только в прошедших временах?… Не время виновато, а мысли неправославные и безнравственные, распространяемые некоторыми людьми. Итак, надобно воевать против мыслей неправославных и безнравственных, а не против современных…»

Члены Государственного Совета с мнением митрополита согласились лишь в том, что надо утверждать православие, а современные мысли бывают разные. В результате обсуждения у Александра Николаевича укрепилось недоверие к литераторам и возникла надежда обрести союзника в московском митрополите.

Однако почтенный архиерей выступил противником освобождения. Главным его основанием было то, что правительство не справится с волнениями, неизбежно долженствующими последовать за моментом эмансипации.

– Нет, ваше императорское величество, – тихим голосом говорил почтенный старец. – Трудно сочувствовать решительному перевороту в народной жизни. Предпочтительнее держаться того порядка вещей, который установился издавна и пустил глубокие корни.

Как повлиять на такого? Известность и авторитет Филарета были велики и основательны. Он был учен, многознающ и весьма независим в отношении светской власти. Казалось бы, именно такой иерарх и мог поддержать освободительное устремление, но вот поди ж. В одном был уверен Александр – в верности Филарета самой идее царской власти.

Они вышли вдвоем в митрополичьи покои, высоченный плечистый государь и маленький, худой митрополит. Сели в кресла. Филарет привычно взялся за четки и устремил на царя проницательный взгляд, в котором виделось и сочувствие, и спокойное превосходство власти вечной над властью временной.

Разговор был недолог, ибо Александр Николаевич не любил долгих разговоров, да и что он мог сказать Филарету, и так все знающему и понимающему? Он просил о поддержке в направлении умов к делу богоугодному – освобождению меньших братьев наших. Говорил о своих встречах за границей, где то известный немецкий ученый барон Гакстгаузен, то французский император Наполеон III ставили перед ним вопрос о русских крестьянах. Не без умысла сказал и о «Колоколе», позорящем Россию перед всей Европой. Правительство предпринимает со своей стороны энергичные меры, хорошо бы, чтобы и власть церковная помогла.

Конечно же, митрополиту было понятно обращение царя за помощью и поддержкой, и он ее обещал. Но видимое неодобрение и неверие Филарета в дело освобождения вновь оживило в Александре сомнение, постоянно точившее его: то ли делаю? так ли?

Сейчас он в полной мере ощущал реальность выражения «тяжесть власти». Только в сказке царь мог топнуть ногой, и вмиг все свершалось по его воле. Тут попробуй топни… Во времена борьбы за Парижский мир было проще, хотя и тогда были несогласные. Но тогда была очевидная угроза войны, которую следовало отвратить от России любой ценой. А нынче нет такой угрозы. Мужики, правда, недовольны, но они всегда недовольны… В тягостных сомнениях Александр добрался до Петербурга, а там возникло новое солидное осложнение в лице брата Кости.

Этот не знал колебаний, был преисполнен энергии и решимости добиться освобождения и свою убежденность передавал старшему брату. Однако горячность Кости была хороша до определенного предела. Например, на скачках лошади не раз сбрасывали генерал-адмирала. Александр был отличным наездником и знал, что в скачках с барьерами спокойствие важнее азарта.