Александр Блок

Конечно, для такого способа поэтической работы нужен изначальный собственный музыкальный импульс, и притом гениально-неповторимый, но все же блоковский стратегический опыт, полагаем, актуален для современного поэтического сознания и поучителен для юных стихотворцев нашего времени. Ориентация на один вектор, на одну авторитетную индивидуальность неизменно ведет к бесплодной вторичности: это мы видим на бесславном примере целой армии эпигонов Бродского. Между тем сам Бродский в этом отношении шел путем типологически сходным с блоковским. Уже начав слагать стихи, он познакомился с творчеством Мандельштама и Цветаевой и стал искать способ сопряжения мандельштамовской пластичной образности с нервным цветаевским синтаксисом. По-видимому, такое сочетание контрастных традиций вообще характерно для масштабной поэтической деятельности.

Из событий «мистического лета» необходимо еще упомянуть следующие два.

Первое — это августовская поездка Блока в Дедово к Соловьевым: Михаилу Сергеевичу — брату философа и поэта и его жене Ольге Михайловне, двоюродной сестре матери Блока. После этого Ольга Михайловна в письме Александре Андреевне сообщает, что стихи ее сына понравились не только ей, ее мужу и сыну Сереже, но и Боре Бугаеву. Тому самому, который по совету Михаила Сергеевича Соловьева скоро назовется Андреем Белым.

Второе — это созревшее у Блока в августе решение оставить юридический факультет и перейти на историко-филологический, 29 сентября он подает соответствующее прошение.

Осенью Любовь Дмитриевна, почти случайно оказавшись в Казанском соборе, начинает туда часто захаживать и однажды встречает на пути Блока. Они сидят в соборе вместе, на каменной скамье возле скромной иконы, у которой теплились две-три свечки. Это происходит 17 октября, потом этой датой помечено стихотворение «Медленно в двери церковные…», написанное Блоком от женского лица.

Встречи делаются частыми. Блок поджидает Любовь Дмитриевну после ее занятий декламацией на курсах Читау. Затем они идут вместе от Гагаринской улицы к Казанскому или Исаакиевскому собору. Говорят о Владимире Соловьеве, о душе мира, о блоковских стихах. «Уже ясно было, что в них я, что связаны они со мной», — напишет Любовь Дмитриевна в «Былях и небылицах». Однако если мы обратимся к текстам стихов, написанных к тому времени, то это высказывание предстанет явным преувеличением. Роль Прекрасной Дамы — еще впереди. Серьезное объяснение происходит однажды, когда они вдвоем переходят Введенский мостик у Обуховской больницы. «…Спросил Блок меня, что я думаю о его стихах. Я отвечала ему, что я думаю, что он поэт не меньше Фета. Это было для нас громадно. Фет был через каждые два слова. Мы были взволнованы оба, когда я это сказала, потому что в ту пору мы ничего не болтали зря. Каждое слово и говорилось и слушалось со всей ответственностью».

Это свидетельство Любови Дмитриевны чрезвычайно важно. Она поверила в Блока как в великого поэта, а он готов за это полюбить в ней женщину. Еще нет никакого культа Прекрасной Дамы. Есть общая для двоих вера в поэзию. Прочная основа для отношений, которые продлятся двадцать лет, до самого конца жизни одного из них.

Да, эта любовь — изначально литературная. Но это не значит, что надуманная, не настоящая.

Искусство — не приложение к жизни, а неотъемлемая ее часть. Так было, в общем, всегда, но особенно проявилось в эпоху модерна, начало которой в России почти совпадает с началом XX столетия (а конец, по-видимому, — с завершением этого столетия). Блок и Любовь Дмитриевна — участники грандиозного духовного эксперимента, цель которого — стереть границу между творческим и житейским.

Стратегия земной любви — телесное наслаждение и продолжение рода. Стратегия «литературной» любви — создание новых литературных ценностей. Резонен вопрос: а нельзя совместить эти два импульса? Наверное, можно, но абстрактный ответ ничего нам не дает. Продолжим разговор о конкретном случае.

За «литературным» сближением осенью 1901 года «земного» сближения не последовало. Это раздражает Любовь Дмитриевну, и в январе наступившего года она свое недовольство обнаруживает, начинает избегать встреч. 17 января 1902 года Блок пишет ей короткую записку, начинающуюся словами «Если в один из трех дней Вы не будете у собора от 8—10 вечера, Вам угрожает тоска на всю жизнь без оправданий». Тем не менее 29 января Любовь Дмитриевна с Блоком «порвала», по ее собственному слову. Встречает его на Невском «с холодным и отчужденным лицом» и демонстративно прощается. У нее приготовлено письмо, которое она не решается отдать Блоку и в котором высказывает резкие претензии: «…Вы навоображали обо мне всяких хороших вещей и за этой фантастической фикцией, которая жила только в Вашем воображении. Вы меня, живого человека, с живой душой, и не заметили, проглядели… <…> Я вижу теперь, насколько мы с Вами чужды друг другу, вижу, что я Вам никогда не прощу то, что Вы со мной делали все это время — ведь Вы от жизни тянули меня на какие-то высоты, где мне холодно, страшно и… скучно».