Альбом идиота

— А-а-а!.. У-у-у!.. — завыл Стас, крутясь на месте. — Ну, теперь я тебя изувечу!..

Двигался он удивительно медленно — по сантиметру, как на рапиде. Можно было закурить, пока он кидался. Игнациус отступил опять и воющее, изломанное в прыжке тело бревном шмякнулось о кирпич.

— Отлично! — крикнул Экогаль.

Свора, треплющая его, отпрянула, а один заскулил, как дворняга, и сел на корточки, баюча распластанный мокрый рукав.

— Пробивайтесь на Галерею, сударь!..

Скучно дымились подвалы. Малиновые сполохи перекатывались по истоптанному снегу. Сияла сумасшедшая шальная луна. Я еще жив, удивляясь, подумал Игнациус. Удивляться было особенно некогда. Кенк и Пенк, враз отбросив ухмылки, деловито ринулись на него. Они были натренированы, вероятно, не хуже, чем Стас, но двигались почему-то еще медленнее его. Игнациус мог рассмотреть в отдельности каждый крохотный жест: вот сгибается локоть, морщиня рукав, вот, закрючиваясь, сводятся воедино пальцы, вот откинутая рука заносится для удара, а бойцовая тяжесть тела перемещается на ступню. Он толкнул Пенка в плечо и Кенк рухнул, как подкошенный — заелозил по снегу разомкнутыми клешнями. А Игнациус, уже смелее, уклонился от Пенка, который с остервенелым лицом погружал кулаки — в место, где он только что находился, и, не думая ни секунды, по-женски толкнул и его, и Пенк тоже рухнул — рассыпавшись, как поленница. Отлетел, будто пробка, тяжелый рифленый кастет. Зазвенела какая-то мелочь из вывернутых карманов. Царапнул сзади когтями пришедший в себя Стас, но Игнациус лягнул наугад, и отброшенный Стас согнулся в три погибели. — О-о-о!.. — Двое из окружения Экогаля обернулись, в руках у них были ножи. Первый сразу же получил в челюсть — изумленно попятился и пятился до тех пор, пока не споткнулся о торчащую железяку. А финка второго, сверкнув дугой, порхнула назад и сам он устремился по воздуху вслед за нею. Еще двое чернели на снегу в неестественных раздавленных позах, а Экогаль возил за шиворот третьего, дико ругаясь и осыпая его увесистыми тумаками.

— Пощадите, пощадите, милорд… — стонал избиваемый.

Из подворотни на помощь ему торопились, повизгивая, человек пятнадцать — все в хитиновых панцирях, вытаскивая на бегу шпаги.

— Мы что, в Ойкумене? — задыхаясь и дрожа, спросил Игнациус.

— Давно уже…

Хорошим пинком Экогаль опрокинул лазутчика. — Живи, гусеница!.. — а затем, мгновенно оценив обстановку, вышиб заколоченные створки у себя за спиной. Они скатились куда-то под лестницу. Игнациус с размаху шандарахнулся лбом о поперечный брус — только искры посыпались.

Герцог ломал замок на жестяной крышке подвала.

— Скроемся под землей, в древних лабиринтах, — сказал он. — Нам бы добраться до Галереи, есть еще верные люди. Еще заполыхает — с четырех сторон, — стальная дужка не поддавалась. — Это перстень Мариколя оберегает вас, сударь, а я думал — легенды…

— Потому и хотели его отобрать?

Экогаль лишь подвернул напряженные злые губы, вытаскивая замок вместе с гвоздями.

Брякнули отодвигаемые засовы. Из подвала повалил густой серый дым. На улице уже орали: — Куда они делись?!. Струсил!.. Повешу, сволочь!.. — Вероятно, Стас приводил свое воинство в порядок. Раздумывать было некогда. Игнациус набрал воздуха и нырнул прямо в черную зловещую квадратную яму. Гудела голова, и колено разламывалось при каждом шаге. Плотный дым выедал глаза. Ничего не было видно в душной и жаркой темноте. — Сюда, сюда, — приглушенно звал герцог. Непонятно откуда. Игнациус брел, как слепой, ощупывая горячие влажные трубы. Поворачивал в какие-то узкие закутки, спотыкался о ящики, разбросанные вдоль прохода. Всякое направление он уже потерял. — Где вы, милорд? — Ответа не было. Тонко пищала вода и перекликались комариные голоса — глубоко в перепутанных клетях. Немного посветлело. Выступили из мрака углы. Он вскарабкался по невысоким ступеням и с наслаждением вдохнул полной грудью. Сердце у него бешено колотилось. Кажется, выбрался. Но где милорд Экогаль? Милорда Экогаля не было. Вероятно, не было и Стаса с его панцирными насекомыми. Плоский солнечный луч, переливая в себе остатки дыма, рассекал парадную. Упирался в почтовые ящики, в которых белели газеты. Задерживаться здесь, конечно, было нельзя. Игнациус толкнул дверь и вдруг пошатнулся, неожиданно оглушенный снежным холодным блистающим великолепием.

7

— Сколько времени?

— Без пяти.

— Без пяти — чего?

— Три.

— А день?

— Не понял…

— Какой сегодня день?

— Воскресенье…

— А число?

— Двенадцатое… двенадцатое января. Извините, пожалуйста, я тороплюсь…