Альбом идиота

Мама Пузырева поджала губы.

— Вам лучше знать…

Прежде, чем она успела сообразить хоть что-либо, Игнациус нырнул под ее руку и, миновав крохотную прихожую, ворвался в комнату, где, раскалываясь, гремел телевизор. Пончик тупо сидел перед экраном, расставив клопиные ножки, и жевал не стекло, а пупырчатый шоколад — щеки были в коричневой вязкой слюне. По правую руку от него, на тумбочке, стояла полная ваза конфет, а полевую — корзинка с янтарными мандаринами.

— Здра-авствуйте, — неловко поднимаясь, протянул ошеломленный папа Пузырев.

Он был в пижаме.

— Сергей! — позвал Игнациус. А когда оцепеневший Пончик обернулся, велел ему. — Подойди-ка сюда!

Несколько секунд, тягостно вспоминая, Пончик, как на чужого, смотрел на него и вдруг залился отчаянным ревом: — А-а-а!.. — весь затрясся, будто в припадке, затопал ногами, мандарины посыпались на пол.

Мама Пузырева мгновенно подхватила его и спрятала на груди, как наседка.

— Ростик, вызывай милицию!!!..

Папа Пузырев виновато развел руками.

Тогда Игнациус повернулся и пошел обратно по своим расползшимся мокрым следам.

Удар!

Бесконечная улица упиралась прямо в чернеющий лес. Дурацкие бетонные фонари горели вдоль широкой пустоты ее. Проезжали машины. Скрипел рыхлый снег. Он добрел до метро и погрузился в огромные желтые недра. Там было тепло. Вагон слегка покачивало. Голова уходила в туман и налипшие веки смыкались. Спать… спать… спать… К себе на четвертый этаж он забрался, словно таща неимоверный груз на плечах. Ключ почему-то не отпирал. Игнациус подергал дверь и понял, что накинут крючок.

Он длинно позвонил.

— И — кто там? — минут через двадцать пять спросила старуха.

— Сосед…

— Какой сосед?

— Новый.

— Не открою!

— Почему? — через силу спросил Игнациус.

— А ночь на дворе. Откель я знаю; может, ты — шаромыжник…

— Так посмотрите.

— И смотреть не буду.

— Анастасия Николаевна…

— Бона! — обрадовалась старуха. — Имени моего не знаешь. А тот, которому въехал, я сама сказала…

— Ну — перепутал, ну — Ни…кодимовна…

— Все равно не открою!

— Куда ж мне деваться?

— А куды хочешь!

— Ну, я выломаю дверь.

— Ломай!

Он раздраженно дернул за ручку.

— Грабю-ют!.. Убива-ают!.. — пронзительно завопила старуха, и крик ее ополоснул крышу.

Игнациус отпрянул. Будто током подбросило.

— Люди-и-и!.. На помо-о-ощь!..

Не чувствуя ног, он скатился по лестнице. В доме уже хлопали растревоженные квартиры.

Удар!

Он тащился по темной пустеющей Лиговке и боялся, что упадет — лицом на сиреневый снег. Покрепчавший мороз ощутимо пощипывал уши. Денег оставалось не больше рубля. И, по-видимому, не оставалось надежды. Метро снова разинуло перед ним свою гулкую желтую пасть. Побежал эскалатор. Игнациус явно пошатывался. Будто мячик, его перебрасывало по городу — из конца в конец. Ехать надо было на «Богатырскую», с двумя пересадками. Восемь станций, а там — автобусом до кольца.

Он опять позвонил — наверное, в сотый раз за сегодня.

Мать открыла без всяких вопросов. Она была тщательно завита и накрашена, словно собиралась в театр. Нитка кораллов пламенела на синем тяжелом платье. Сколько Игнациус помнил, она всегда была такой. Главное, не распускаться с возрастом. Тогда не состаришься.

— Простите? — подняв дугой подведенную бровь, сказала она.

— Мам, я у тебя заночую? — попросил Игнациус. Он не хотел вдаваться в подробности. — Понимаешь, дурацкий случай. Валентина уехала на три дня, а я потерял ключи. Черт его знает, где выронил, хоть на тротуаре ночуй. Ты меня не прогонишь?

— Уважаемый товарищ, — сказала мать отчетливо и громко, как она говорила с больными у себя в поликлинике. — Не находите ли вы, уважаемый

— Мама… — сказал Игнациус.

— Я не мама, я вам в жены гожусь.

— Но мама…

Игнациус растерялся.

— Уважаемый товарищ, — с той же веселой непринужденностью ответила мать. — Неужели вы думаете, что я не узнаю в лицо собственного сына? Я не настолько глупа.

Она коротко хохотнула.

Игнациус все понял.

— Извините, — сказал он.

— Я только прошу вас, уважаемый товарищ: второй раз звонить не надо!

— Конечно, — сказал Игнациус.

На улице был мрак, снег и ветер. Бульвар тянулся далеко за овраг, к деревянным разметанным избам. Поперек него разворачивалось такси с ярким зеленым огоньком. Игнациус поднял руку. Но сразу же опустил. Ему некуда было ехать.

И, главное, не к кому.

Это был полный обвал.

8