Альбом идиота

— Даю справку по процедуре заседания, — невыносимо растягивая слова, произнесла она. Открыла толстенную книгу, переплетенную в дерматин, перелистнула несколько папиросных страниц и продекламировала, как в первом классе, тоненьким, очень старательным голосом: — В лесу родилась елочка, в лесу она росла, зимой и летом стройная, зеленая была. Зайчишка-зайка серенький под елочкой скакал, порою волк, сердитый волк, под нею пробегал!..

Аудитория загудела еще сильнее.

Игнациус ничего не понимал. Лишь таращился — до боли в распяленных веках. Осторожно, украдкой, пощупал себе лоб — холодный. Придавил, загибая, мизинец о край стола. Кажется, ничего не изменилось.

Обезумевший Жека с размаху заехал ему по спине:

— Не робей, Александр! Матросы не плачут!

А навозные мухи немедленно подтвердили:

— Ништяк!

Между тем неутомимый Бубаев все-таки взгромоздился на кафедру.

— Я не позволю вам профанировать! — яростно фыркнул он, поводя из стороны в сторону нежными розовыми ноздрями. — Вы не имеете права, я все равно скажу! — И, подняв пятерню, загундосил, как будто из бочки: — На золотом крыльце сидели: царь, царевич, король, королевич, сапожник, портной… Кто ты будешь такой?

Вопрошая — как демон, уставил зрачки на Игнациуса.

Игнациус зашевелился.

— Не отвечай, не отвечай, — громко и высокомерно посоветовал ему Анпилогов, кладя ногу на ногу. — Не надо дискутировать, он на это и рассчитывает.

— Не буду, — согласился Игнациус, поднимаясь.

Желтый амфитеатр крутанулся вокруг него.

— Ты куда?

— Ухожу.

Его схватили с обеих сторон:

— Саша!..

— Не валяй дурака!..

— Они специально затеяли!..

— Бубаев хотел пропихнуть сына!..

— Поэтому!..

— У них ничего не выйдет!..

— Есть решение ученого совета!..

У Игнациуса неудержимо плыла голова. Свет из облепленных снегом окон шел — тусклый. Серые прозрачные перья роились в воздухе. Аудитория жужжала, как гигантский улей. Созоев, продолжая бормотать, снял очки и втянул голову под черепаший панцирь. Оцепенел — на годы. Мамакан величественно спал, булькая и вздувая мыльные пузыри на губах. Рогощук, неведомым образом очутившийся внизу, будто ветряк, мельтешил руками, выкрикивая: — Раз, два, три, четыре, пять! Вышел зайчик погулять! Вдруг охотник выбегает! Прямо в зайчика стреляет! Пиф! Паф! Ой-ей-ей! Умирает зайчик мой!.. — А вот это ты видел? — спокойно отвечал ему Бубаев, поднося к самому носу здоровенную красную фигу. В свою очередь задирал обе лопатообразных руки, беззастенчиво дирижируя: — Жили у бабуси два веселых гуся! — И весь крысятник, как по команде, подхватывал: — Ай люди, ай люли! Два веселых гуся!.. — Топали ногами в пол, барабанили по скамьям ладонями. Зинаида, отчаянно скрежеща, вращала ручку списанного арифмометра. Фонтаном пенились цифры. Бубаев-младший вместе с Хипетиным забрались на парту и оглушительно свистели в два пальца, приседая, по-видимому, от натуги. Как упившиеся соловьи-разбойники. Крамм, из гадючника, не выдержав их наглого торжества, разорвал зубами реферативный журнал, очень быстро скатал увесистый ком бумаги и запустил им в Хипетина — точно по лбу: — Схлопотал, крыса белая?!. — В ответ Хипетин плюнул, и у Зинаиды потекла тушь на ресницах. Девицы из ее лаборатории пронзительно завизжали и Хипетин в мгновение ока оказался погребенным под острыми топочущими каблуками — взлетели манжеты, пуговицы, белые клочья халата. Злобный Ковырнос, тоже принадлежавший к гадючнику, ухватил Молочкова за галстук и, дергая, начал колотить его носом о парту, зверски приговаривая: — Сдохнешь — не прощу! Сдохнешь — не прощу!.. — Умира-а-аю!.. — блеял гибнущий Молочков. — Заступи-и-итесь, члены ме-е-естного комите-е-ета!.. — Коричневая доска, как стена судьбы, нависала над кафедрой. Странные нечеловеческие знаки были начертаны на ней. Элеонора, обжигаясь, стирала их кончиком лисьего хвоста, но они загорались вновь — зелеными неоновыми трубками. — Наша взяла!.. — завопил Рогощук и, подпрыгнув к квадратному подбородку Бубаева, вцепился ему в бакенбарды. Тогда Бубаев без долгих размышлений дюбнул его кулаком по уху и Рогощук, не выпуская бороды, описал круг в воздухе, задев подметками Мамакана.

— Я — здесь! — глубоко из нутра отозвался дремлющий Мамакан. — С чмоканьем разлепил веки. — Тэкс! — Не торопясь принял у Элеоноры тяжелый том в дерматиновом вытертом переплете, немного подумал, — Тэкс! — и шандарахнул им Бубаева прямо по черепу.

— Выходили гуси, кланялись бабусе… — перекосившись, видимо, на остатках разума, просипел выключенный Бубаев. Покачался и шмякнулся, как бревно. Ботинки у него слетели, а сквозь драные носки засветились мозолистые тупые пятки.

— Не надо, не надо! — жалобно простонал Рогощук, извиваясь, защищая себя локтями. Но пятьсот страниц «Правил и комментариев» уже всей массой обрушились на него, и змеиная голова провалилась в плечи, оставив между ними идеально ровную пустую площадку.

— Регламент, — солидно объяснил Мамакан, просыпаясь и держа увесистый том наготове. — А еще кто будет выскакивать, башку проломлю!

Порядок кое-как восстанавливался.