Альбом идиота

В комнате перед вопящим скрежещущим телевизором сидел Пончик — как сытый клопик: барабанный живот и раздвинутые кривые ножки. Глаза у него слипались. Папа Пузырев, уже свекольного цвета и поэтому любящий все человечество сразу, увидев его, очень обрадовался.

— Так вот, Капелюхина, — занюхивая корку хлеба, сказал он.

Игнациус обреченно сел. Эта Капелюхина исследовала прочность куриных яиц. Сложность здесь заключалась в том, что скорлупа должна была быть достаточно твердой, чтобы не биться при перевозках, а с другой стороны — достаточно тонкой, чтобы обычный цыпленок мог сразу проклюнуться. Она заказывала яйца в совхозе и кокала их молотком — с разной силой и под разными углами. Сначала сама, а потом ей выделили лаборанта. Вместе они перебили около миллиона штук. Лаборант не выдержал и ушел в аспирантуру. А Капелюхина стала писать диссертацию. Она писала ее двенадцать лет и все двенадцать лет ела яйца три раза в день — на завтрак, на обед и на ужин. И муж ее питался исключительно яйцами. И все родственники — тоже. А дети настолько привыкли к яйцам, что не могли употреблять в пищу ничего иного. Тем не менее, они выросли уважаемыми людьми.

Папа Пузырев назидательно выпрямил палец и опустил локоть в тарелку с салатом. В институте он заведовал АХЧ. Как и полагается отставному ответственному работнику. Теперь должна была последовать густая мораль. Дескать, и от науки бывает польза. Но мама Пузырева, слегка приседая, внесла дымящееся блюдо, на котором вываренный сахарный рис был обложен погребальной зеленью, и грохнула его на середину стола. — Ты — выпил, — сказала она, окаменев желтым подглазьем. — Нисколько, — папа Пузырев с достоинством вынул пиджачный локоть из хлюпнувшего салата. — А я говорю: ты выпил! — Совсем чуть-чуть. — А я тебе запрещаю! — Ну и что тут такого? — А то, что я тебе запрещаю! — Они ненавидели друг друга давно и спокойно. Игнациус, который никак не мог привыкнуть к таким отношениям, глухо пробормотав: «На минуточку», — начал выдираться из-за стола. Деться ему было некуда. На кухне гремела кастрюлями сеньора Валентина. Он потоптался в прихожей и набрал номер Анпилогова. Гудки на той стороне долго падали в безвоздушное слепое пространство.

Наконец, трубку сняли.

— Ну, ты даешь, я уже спал, — недовольно буркнул Геннадий.

— Так ведь — Новый год, — сказал Игнациус.

— Подумаешь.

— Я хотел поздравить тебя.

— Это необязательно.

— А во сколько ты лег? — поинтересовался Игнациус.

— Как всегда, в одиннадцать. Будто не знаешь, — уже по-настоящему рассердился Анпилогов.

Игнациус ему позавидовал. Хорошо вот так, изо дня в день, ни на миллиметр не отклоняясь, идти к определенной цели. Он знал, что и завтра Геннадий встанет точнехонько в семь утра и поедет в пустом автобусе на работу, смотреть препараты. У него был пропуск на все праздники.

Он дал отбой, и телефон зазвонил тут же — тревожно, нетерпеливо, как междугородняя, словно дожидаясь этого мгновения.

Игнациус крикнул:

— Прачечная номер шесть слушает!

— Александр Иванович? — не удивляясь, осведомились в трубке.

— Он самый.

— Добрый вечер, Александр Иванович. Я говорю с вами по поручению Фукеля.

— Не знаю такого, — мгновенно похолодев, ответил Игнациус.

— Александр Иванович, — сказали в трубке, твердо, по-иностранному, выговаривая слова. — Александр Иванович, не надо валять дурака. Вы должны вернуть это кольцо. Безусловно. Оно вам ни к чему. Кстати, я уполномочен предложить за него вполне приличную компенсацию.

— Нет, — сказал Игнациус.

— Александр Иванович, не упорствуйте, — терпеливо посоветовали в трубке. — Не упорствуйте, не вынуждайте нас применять крайние меры. Это будет чрезвычайно неприятно для обеих сторон.

— Идите к черту, — сквозь зубы сказал Игнациус.

— Вам, конечно, нужны доказательства? Естественно. Расспросите своего друга, когда он очнется…

— Что?

В трубке деловито сообщили:

— Ваш друг. Роман Веский, лежит сейчас около дома сто пятьдесят четыре по улице Полярников. Это в Купчино, слышали? Где кафе «Уют». Как видите, мы настроены очень решительно. Советую вам вызвать «скорую помощь», а потом побеседовать с ним, если разрешат врачи.

— Вы с ума сошли, — прошептал Игнациус.

Он вдруг поверил.

— Поторопитесь, Александр Иванович, а то он не сможет разговаривать вообще. Ну, — я еще позвоню.

И раздались короткие сомкнутые гудки.

Игнациус замер — с трубкой. Будто пружинистая мохнатая шестипалая лапа легла ему на затылок. Звонко цокнули зубы. В проеме дверей появилась Валентина — белые овечьи скулы под завитыми кудряшками.

— Мы тебя ждем!

— Зачем? — не понял Игнациус.

Валентина отчетливо покрутила пальцем у виска. Исчезла. Он, как сквозь вату, услышал скомканные далекие голоса, перешарк многих стульев, быстрый хлопок шампанского, и вслед за этим — протяжный гулкий торжественный бой курантов.

Наступил Новый год.

5