Альберт Эйнштейн. Во времени и пространстве

Дружеские отношения Рассела и Эйнштейна имели давнюю историю. Познакомившись с открытиями Эйнштейна, Рассел сразу стал активнейшим популяризатором теории относительности, выпустив книгу «Азбука относительности». Талантливый математик, он проделал сложную философскую эволюцию, которую сам определял как переход от платоновской интерпретации пифагореизма к юмизму. Он же создал концепцию «логического атомизма» и разработал теорию дескрипций. Рассел считал, что математика может быть выведена из логики. Кроме того, с Эйнштейном их объединяли близкие взгляды на мир – от пацифизма до отношения к семейным узам и религии.

Но в тот вечер они больше говорили о войне, о гитлеризме, о роли ученых в предотвращении вполне реальной гибели всего человечества. Рассел был далек от атомных проблем, но он знал, что и в его родной Англии, и в Штатах, и в Германии идут активные работы по созданию оружия массового уничтожения, и это его крайне беспокоило.

Его тревогу разделял и Эйнштейн. Может быть, именно тогда, во время вечерней беседы двух мудрецов, впервые возникла идея о необходимости объединения прогрессивных ученых, выступающих за мир, разоружение, международную безопасность, за предотвращение войн и за научное сотрудничество, которое спустя почти полтора десятка лет положит начало Пагуошскому движению…

Принстон, весна-лето 1945

Получив очередное задание от Вардо – тщательно, с фотографической точностью фиксировать все детали разговоров, которые Оппенгеймер и его коллеги ведут у Эйнштейна в ее присутствии, Маргарита слезно взмолилась: «Я же ничего не понимаю в этих их беседах, они говорят на каком-то своем, птичьем языке!»

– Ничего страшного, – успокаивала свою агентессу Зарубина. – Главное – запоминай до последней буквы каждое произнесенное слово, даже если ты его не понимаешь. Потом перескажешь мне, и все…

Когда Маргарита с наивным интересом принялась расспрашивать Альберта, что такое постоянно упоминаемая в разговорах какая-то «сверхбомба», Эйнштейн, пустившись в объяснения, по обыкновению увлекся, кратко и по возможности доступно разъяснил ей, как прилежной ученице, основные моменты работы своих коллег в Лос-Аламосе, для наглядности сопровождая «лекцию» незатейливыми чертежиками-рисунками. Помня рекомендации Зарубиной, Маргарита даже не прикоснулась к этим, безусловно, бесценным бумажкам, но благодаря своей безупречной зрительной памяти буквально «фотографировала» их.

Уже дома она воспроизвела их на бумаге. Вкупе со стенограммой беседы с Эйнштейном материалы по верным каналам отправилась в Москву, пополнив секретную папку операции по добыче сведений о разработке атомного оружия, которую на Лубянке зашифровали как «Энормоз», что в корявом переводе обрело сразу несколько значений – «ненормальный», «громадный», «ужасный».

Довести свои планы до логического завершения чете Зарубиных помешали непредвиденные обстоятельства. В 1944 году супруги были срочно отозваны в Москву. Коненкова недоумевала: «Как же так, даже не попрощавшись, укатили неизвестно куда?..»

Куратором Маргариты в Нью-Йорке стал вице-консул советского представительства Павел Петрович Михайлов. Настоящая фамилия резидента Главного разведуправления Генштаба Красной Армии была Мелкишев. По странной прихоти начальства оперативным псевдонимом ему избрали фамилию великого французского драматурга – Мольер. Большие шутники служили на Лубянке. Или Михайлов вызывал ассоциации на тему «Мещанин во дворянстве»?..

* * *

Внезапно приехавший в Принстон Лео Сцилард не скрывал эмоций:

– Простите, профессор, я просто не знаю, но мне нужен совет… Формально я не имею права обсуждать с кем-либо, с вами в том числе, то, что собираюсь сейчас вам сказать. Формально, это так. Но по существу…

– Так говорите же, Лео, не тяните. Или не говорите вообще. И пойдем пить чай.

– Помните то письмо, которое вы в августе 39-го направляли Рузвельту?

– Ну, конечно. Я такие вещи не забываю, дорогой Сцилард.

– Так вот, я должен вам сообщить, что работы по созданию атомной бомбы уже находятся в завершающей стадии.

– Поздравляю.

– Но теперь возникает резонный вопрос: что делать с этой бомбой дальше? Гитлер практически на коленях, и по всему выходит, что наша «игрушка» вроде бы уже ни к чему И даже опасна. Ведь тогда, в 39-м, мы требовали ускорить работы по атомной бомбе, чтобы опередить немцев…

– У вас хорошая память, Лео. Так вот, тогда я говорил вам о возможности возникновения подобной патовой ситуации, – улыбнулся Эйнштейн.

– Конечно, помню. Но тогда мы все так были увлечены идеей создания нового сверхоружия против Гитлера, что никто не мог даже представить себе, что, в конце концов, мы упремся в трагический тупик.

– Не стоит говорить обо всех, Лео, – упрекнул молодого коллегу Эйнштейн.

– Да, простите. Тот самый Александр Сакс (ну, банкир с Уолл-стрит, который передавал тогда Рузвельту наше письмо) в конце прошлого года по просьбе «Манхэттенской» группы беседовал с президентом. Сакс изложил ему наши предложения, которые, скажем так, встретили сочувственное отношение.