Акт бунта

Ее глаза увеличиваются в два раза.

— Серьезно? — Она бросает бумажную салфетку, которую держала в руках, на свою тарелку. — Ты, блядь, издеваешься надо мной прямо сейчас?

Слова, которые Рэн сказал мне в моей спальне, эхом возвращаются ко мне, заставляя меня чувствовать себя… вау. На самом деле я сейчас чувствую себя немного неуютно. Такого не случалось, ну… никогда. Я наклоняю голову набок, выгибая бровь в ее сторону.

— Это потому что я не помнил, как чуть не трахнул тебя в лесу? Потому что виски действительно плохо влияет на мой…

— Боже мой, Пакс! Просто, блядь, оставь меня в покое! — Она вскакивает со стула так быстро, что тот откидывается назад и с громким стуком падает на пол. Каждый ученик в столовой отвлекается от своих дел и оборачивается, чтобы посмотреть на нее. И меня.

Чейз стоит как вкопанная, тяжело дыша, ее грудь поднимается и опускается. Глядя на нее снизу вверх, я больше не вижу тихую девочку, которая всегда пряталась. И даже не вижу забрызганную кровью девушку, которая пыталась покончить с собой. Я вижу, как что-то оживает. Что-то новое, свирепое и дикое. Загоните эту новую версию Чейз в угол, и та не свернется калачиком и не умрет. Она расцарапает твое гребаное лицо.

Я тихо смеюсь себе под нос.

Ее руки сжимаются в крепкие кулаки по бокам.

— Что? — огрызается она.

Я беру свой буррито и медленно встаю.

— Что изменилось?

Мускулы ее челюсти ходят ходуном, глаза сверкают закаленной сталью. Девушка не просит меня подробно остановиться на вопросе; она уже знает, что я имею в виду, и прямо сейчас прикидывает, хочет ли она удостоить вопрос ответом. Половина учеников в обеденном зале возвращаются к своей еде и разговорам, вероятно, им скучно. Другая половина остается прикованной к ситуации, затаив дыхание в ожидании, что выйдет из этого напряженного противостояния.

Спустя слишком много времени ноздри Чейз раздуваются.

— Я падала, — сказала она. — Всегда. Я падала, и страх того, что это произойдет, пока это происходило, давил меня.

— А потом?

Она смотрит мне прямо в глаза.

— Я достигла самого дна. Больше падать некуда.

— Итак, теперь ты бесстрашная.

Девушка качает головой.

— Нет. Теперь мне просто все равно.

Я пристально смотрю на нее, переждав бурю электричества, вспыхнувшую между нами.

— Беру свои слова обратно. Я не хочу, чтобы ты снова приходила в мой дом.

Она смотрит на меня самым странным, самым пустым взглядом.

— Уверен в этом?

— Да, уверен. Ты психопатка. Зачем мне трахать кого-то, кто может выброситься из окна спальни, если я скажу, что больше не хочу ее трахать? Лучше пресечь это в зародыше прямо сейчас. Что бы сказали твои друзья, если бы узнали правду? Полагаю, ты все еще не сказала им?

Ее лицо бледнеет еще сильнее. Думаю, нет. Я знаю, что задел ее за живое. Вижу, как она еще больше отстраняется от ситуации. Вижу, как решимость, с которой она только что говорила, дрогнула и немного дала трещину. Я бы точно напугал эту девушку, если бы захотел. И мог бы заставить ее снова беспокоиться о падении, и она это знает.

— Ты поклялся, что ничего не скажешь.

— А я и не скажу. Пока.

С угасающим огнем в глазах она отходит от стола.

— Начнем с того, что это ты трахнул меня, Пакс.

Она права. Я был тем, кто спровоцировал ее войти в мою комнату. И тем, кто спровоцировал секс между нами. Но это не значит, что она может так дерзить мне. Девушка не должна думать, что непобедима, только потому, что я реанимировал ее, а потом засунул в нее свой член. Я раздуваю ноздри, сверля ее глазами, когда она отступает.

— Не испытывай меня, черт возьми, Чейз.

ГЛАВА 20

ПАКС

— Слышал, у тебя сегодня была стычка с Пресли.

Дэш готовит яйца. На кухне пахнет маслом, зеленым луком и тостами. Где-то наверху Рэн рисует свой следующий шедевр. Я подумал, что с тех пор, как он влюбился в Элоди и был чертовски счастлив (или так счастлив, насколько Рэн Джейкоби может быть), его работы изменятся, чтобы отразить перемены в его жизни. Однако его искусство по-прежнему такое же бурное и мрачное, как всегда. Мрачные синие, черные, белые и серые тона по-прежнему сливаются и переплетаются вместе, создавая то, что я всегда считал изображением конца гребаного мира.

Я впиваюсь ногтем большого пальца в боковую сторону указательного пальца, нажимая до тех пор, пока не появляется боль.

— Ты меня знаешь. Я мог бы ввязаться в драку с кирпичной стеной.

Когда-то давным-давно Дэш придумывал самые предосудительные планы, чтобы издеваться над девушками в академии. Он мог посмотреть на девушку в другом конце коридора и заставить ее съежиться до половины своего размера всего лишь холодным, оценивающим взглядом и прищуром глаз. Будучи дальним родственником английской королевской семьи, он родился с Богом данной способностью смотреть на кого-то и заставлять его чувствовать себя никчемным. Теперь, когда он с Кариной, после долгого периода тоски и отрицания своих чувств, у него даже нет времени смотреть. Он видит только Мендосу.

Приподняв брови, он помешивает яйца; есть что-то совершенно неправильное в том, что лорд Дэшил Ловетт IV такой домашний.

— Она тебя разозлила? — спрашивает он.