АКОНИТ 2019. Цикл 2, Оборот 2

— За пределами города есть целая колония чешуйчатых. В основном, там старики, решившие удалиться от мира и вернуться к корням. Да-с, — объяснил Ланжеронский.

На реплику Олечки, что за пределами Анадыря живут чудовища, старпом ответил:

— Они не трогают ихтильменов. Они им не интересны. Урсы вот тоже. Да-с.

Девочка пыталась себе представить эту жизнь и не смогла. Чудовищам нет дела до нелюдей. Почему?

После экскурсии по городу втроём они пообедали в ресторации, потом сходили в театр на небольшое комедийное представление, в котором Олечка ничегошеньки не поняла. Смеялся только Ланжеронский, постоянно пихающий локтем мрачного, похожего на истукана, Хомутова.

После театра вышли на улицу, чтобы поймать экипаж и вернуться в порт. Огни горели ярко. Анадырь жил своей жизнью и очень походил на столичный город. Олечка могла сравнить его даже с Москвой, которую видела на старых открытках. Сейчас Москвы давно нет, её поглотил океан, но когда-то там было так же красиво.

Прежде чем Олечка Смурина оказалась в экипаже, она увидела нечто удивительное: странные худые фигуры в масках, которые шли по тротуару и заставляли прохожих расступаться. Шестеро. Их лохмотья, полностью скрывающие тела, волочились по земле. Маски же были странными и нелепыми, гладкими, всего лишь с одним отверстием в центре. Процессия молча двигалась с севера на юг по улице, пока не исчезла из вида.

Олечка Смурина повернулась к старпому:

— Кто это такие?

Ланжеронский хмуро поглядел вдаль и ответил:

— Странствующие Дервиши. Так их все называют.

Олечка не отставала.

— А что они делают? Куда идут?

Ланжеронский лишь напустил тумана. Якобы появляются Дервиши тут и там, никто не знает зачем, а потом исчезают. У них нет документов, жандармы уж давно перестали их задерживать, ибо ничего опасного они всё равно не делают. Дервиши просто есть. Как есть ветер и море.

Впечатлённая и запутанная этим рассказом, Олечка Смурина уселась в экипаж, который мигом домчал их троих до порта. «Кыштым», освещённый огнями, могучий, как крепость, стоял у причала. На его фоне фотографировались беспечные анадырцы.

Ужин прошёл незаметно. Олечка механически отвечала на вопросы отца. Да, ей понравилось то, ей понравилось это, конечно, всё было здорово.

Капитан Смурин смеялся, шутил, но глаза у него были грустными. Точнее сказать, грустными и напряжёнными. Словно он чего-то ждал.

Олечка, занятая мыслями о Дервишах и подземном монстре, который, возможно, дремлет под Анадырем, не придала особенного значения этим отцовским странностям.

После того, как всё было съедено и выпито, капитану принесли ленточку с телеграфным сообщением.

Помрачнев, Смурин выпрямился и сказал: «Та-ак!» Олечка, стоя на пороге своей комнатки, услышала и то, что он прибавил через секунду: «Губернатор был прав… начинается!» Впрочем, девочка не стала бы клясться, что из-под отцовых усов вылетело именно это. Она слишком устала.

Закрывшись, Олечка улеглась на кровать и начала листать «О сущностях мира». Чтиво было трудным. Увязая, словно в трясине, в массе слов и выражений, Олечка пыталась уловить хоть каплю смысла в философических построениях Никитина. В конце концов, сдалась. Наверное, чтобы понять это, надо окончить философский факультет Катин-градского университета.

Не желая, впрочем, откладывать книгу окончательно, Олечка перешла в раздел видений и пророческих снов Никитина. Слог здесь был иным — лёгким, бегучим, но даже более насыщенным метафорами. Странные и действительно пугающие вещи писал одолеваемый наркотическим дурманом философ. В его мире громадные монстры из самого основания мира поднимались к поверхности вод и тверди земной и воздавали человеку за его грехи. Тысячи тысяч бед обрушивались на головы несчастных, и не было никому спасения. Равновесие, которому было безразлично, чей дом оно разрушит и чьего близкого отнимет, стремилось обрести себя. С ним невозможно договориться, невозможно разжалобить. Стремясь стряхнуть с себя бремя человека, мир становился беспощадным палачом.

Заснув в пучине из кипящих видений конца реальности, Олечка Смурина увидел матушку. Она сидела на стуле у стены и смотрела на неё. Теперь не русалка, а обычная женщина в чёрном платье, которого Олечка никогда не видела. Рядом с матушкой стоял философ Афанасий Никитин, строгий, бородатый, ещё молодой, не истощённый наркотиками и безумием. На нём был костюм, его борода, аккуратно подстриженная, походила на совочек для работы в саду. Заняв место сбоку, он положил руку матушке на плечо. Вдвоём они замерли, глядя перед собой, точно позировали фотографу.

Олечка соскочила с кровати, движимая единственным желанием — обнять матушку, но Афанасий Никитин превратился в монстра. Сначала его голова лопнула точно мыльный пузырь, а затем на её месте появился пучок извивающихся щупалец. Они вытянулись, целя в Олечку. Та в ужасе завизжала. И проснулась. «О сущностях мира» съехало с покрывала и упало на пол.