АКОНИТ 2019. Цикл 2, Оборот 1

Совсем забыл: сегодня Вороний день. По-людски — Пасха. С утра на могилах появятся куличи, конфеты, яйца. Знаете, какой потом бардак? Спасают бродяги и вороны: со временем дары исчезают. Кстати, надо придумать, что за желание загадать Учителю. Каждый год мы спорим, и он продувает. Странный человек: с годами не теряет надежду, что получит от родственников книгу Есенина. Всё время говорит, что слал знаки: стирал пыль с брошенных в подвал стихов, ронял на телевизор фотографию с книгой, но без толку. Куличи, конфеты, яйца. Так сегодня, так всегда.

Лес, поле, мышки, чьи крошечные сердца выстукивают ритм подземелья. Я всё слышу и многое вижу. Но что за тайна тянет к старику? Почему боюсь? И что знает кот?

До кургана — секунды. Есть два способа умереть: дождаться рассвета или Зова. Пару раз ждал рассвет: невыносимая боль, я убежал в могилу. А Зов… Я слышу, но не ухожу. Это просто: рай, ад, или как там это называется, всегда тянет, будто крючок рыбку.

Мы не уходим, пока нас помнят.

Кто помнит меня? Худого, взъерошенного оборванца? Мать умерла при родах, отец — на Курской дуге. Так сказала воспиталка — та царица манной каши. Источник не лучший, но Учитель говорит, что взрослые не врут детям.

Слышу крик: это Семнадцать. Она живёт в другой части кладбища, иначе я бы оглох. На День Рождения плавала и не рассчитала силы. По ночам кричит, как чокнутая. В преддверии Вороньего дня крик достигает пика. Для учителя визит родных — отдушина: книги не несут, но он не теряет надежды. Для неё — боль.

Три года назад её похороны собрали толпу. Даже сейчас мать не трогает её вещи, готовит дочке завтраки и дарит подарки. Всё потому, что Семнадцать явилась во сне. Сложный трюк, но она смогла. И теперь страдает.

Мертвеца не воскресят ритуалы.

Но хуже всех — её друзья. Их визиты жалят, как укусы змей. В первый раз пришли, потому что так сделали все. Во второй — по той же причине. Чуть меньше людей пришло в третий и четвёртый раз. Те, кто пришли, переминались с ноги на ногу и гипнотизировали часы. Учитель сказал: «Радуются, что не на её месте. Она — байка, рассказанная в кругу знакомых. Мол, была у меня подруга…»

— Бу!

Падаю, встаю, по привычке отряхиваю майку и брючки. Всё забываю, что майка не пачкается, и пятна на ней старше Учителя. На брюках — отпечатки листвы, ботинки ещё чавкают.

— Испугался! Испугался!

— Дурында! — рявкаю я.

Это Певичка. Та, из группы смерти. Учитель подолгу с ней говорит, а после запирается в гробу. Грустит? Хм, наверное. Она повесилась. А, я уже говорил? Да, та девочка из Интернета. Ну и дурацкое название у её деревни!

— Заткнись, Лебетун!

Такое у меня имя. Нет, звали-то меня по-другому, Может, Федя или Ваня, не помню. Старшаки заставляли сказать «Ребята», а я не выговаривал «Р». Лебята — Лебетун. С таким именем живу шестьдесят четыре года.

— Куда намылилась, Певичка? — перевожу тему.

Возраст здесь — не главное. Формально я — старик, но её воплощение крепче и выше. Пиджачок, юбочка, портфель — набор отличницы при ней. Сидела дома, вступила в группу смерти. Результат: повесилась после соль-фед-жи-о. Да, после такого и я бы умер.

Она стряхивает несуществующую гтылинку с лацкана пиджака и небрежно отвечает:

— Зов.

— Так быстро?! Ты только пришла!

— Тут скучно. Даже «ВКонтакте» нет.

Делаю вид вроде «Ага, понял» и киваю. Она хохочет. Стая ворон улетает с насиженных мест. Вдали — через поле, сквозь мышиные сердца и сны стариковского кота, где исчадие ада пожирает синиц, какой-то водитель давит на клаксон.

— Эй! — Певичка пинается. Боли нет, но чувство унижения — словно после того, как стар ша кг г пихали за шкирку снег, остаётся. Где-то внутри поднимается ком злости Или не поднимается. Мы не очень чувствительны.

— Тебя не могли забыть так быстро, — шепчу я.

— Ха! — Она вихрем взмывает в небо. Ох, новички: так рады всяким возможностям. Первый год только и делают, что летают и врут, что они — Князи. — Меня не забудут! У меня есть мать! Не то, что у тебя, Лебетун!

Я не обижаюсь. Что тут обидного? Она права.

Певичка с размаху пролетает сквозь сосну. Обитатели кладбища бурчат, но ей по боку. Я завидую — она уходит. Может в никуда, но уходит.

— Ты не понял, Лебетун?

Певичка скалой зависает надо мной. Как маятник качаю головой.

— Я победила! Мать напилась снотворного. Мы вместе! Они правы!

— Кто они?

— Кураторы. Те, кто обучили г г показали глупость жизни.

— А почему они сами живы?

Новый пинок, и фурия растворяется в звёздном небе. Еле видные облака, словно выведенные на трафарете, стыдливо кочуют под луной. Я плетусь к кургану, поглощённый завистью.

Зов — это боль, а воспоминания — якорь. Учитель, чтобы отвлечься, мечтает о книгах. Другие — узнать, кто Князь: хранитель кладбища, наделённый особыми способностями. Его боятся, потомучто никакие приёмы призраков не помогут, если он разозлится. Говорят, такой есть на каждом кладбище. Цель Князя — порядок; за годы он разве что наказал Семнадцать: она кричит от боли по ночам. Или не наказал. Учитель думает, что Князя не существует.

А мне всё равно. Важна лишь тайна старика. Ну, и наступить на хвост плешивому коту.