АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 4

Я провёл рукой по тому, что осталось от кабины — ладонь стала красной от ржавчины. Мелкие чешуйки её неприятно кололи кожу. Я опустил ладони в холодную гору пепла, что хранился в кузове, и они провалились, будто не встречая сопротивления. Какой-то космический холод иголками проник в мышцы, стремясь достать костей. Пальцы ощутили мелкие кристаллы льда в чёрной глубине, смёрзшиеся куски и небольшие фрагменты чего-то твёрдого. Наконец, когда руки ушли в пепел по самые локти, я нащупал что-то крупное и силой обеих рук вытащил на свет черный прямоугольник.

Вот как! В грузовике были книги, и давным-давно они горели так, что лишь в самом центре огонь не достал бумагу. Что бы это значило? Может, призрак сгоревшей Александровской библиотеки? Или символ всех утраченных знаний: уничтоженных, сажённых, забытых? Всё может быть. Вот если бы Старик был жив!

После холода руки приятно жгло. Закопчённый кожаный переплёт не держал листы, и те вывалились на землю. Ветер стал трепать хрупкую бумагу. Захотелось поднять её…

Но это желание столкнулось с другим — я должен был идти. Немедленно! Сейчас же!

Чёрным облаком над землёй пронеслась стая ворон. Их тела на время закрыли солнце, и птичий крик стоял в ушах, когда я шагал вперёд.

Так я и не пролистал страниц обгоревшей книги. И Чудо осталось за спиной… всего лишь маленьким фрагментом из тех, что я ещё помню.

8

Этой ночью я не спал. Дул сильный ветер, пригибающий пламя костра. Облака скрыли небо. Луна старалась пробиться сквозь них, то и дело показывалась часть её бледного диска. В глаза бросались тёмные пятна на её мерцающей поверхности, точно широкое лицо смотрит с неба.

Этой ночью не выли волки, но я чувствовал их, словно мог видеть, как они сгрудились за соседним холмом, и ветер бьёт их в бока, треплет серую шерсть.

Тыкым спал рядом, согнувшись как пёс. Дым от костра тянулся к нему, точно щупальца осьминога, и вся его одежда уже пропиталась дымом. Тыкым храпел, но ветер уносил его храп в сторону.

Этой ночью я вновь вспомнил про книгу…

Она не была теперь потеряна для меня. Вернее, малая часть её — два обгоревших листа.

Оказывается, всё это время я носил их за пазухой. Как ни напрягался я, но не мог вспомнить, как они там оказались.

Должно быть, я долго ещё тащил в руке переплёт. Но он был не так уж и пуст, как казалось — два листа хранились в нём, держались каким-то чудом. И я нёс этот чёрный кусок кожи с двумя листами внутри, даже не замечая. Потом, видно, пришёл в себя и бросил несчастную обложку, а листы сунул за пазуху, даже не читая.

Так или иначе, они в моих руках…

Я нагибаюсь, подношу листы к огню так, чтоб на них падал свет. Листы пропитаны потом и сами по себе так черны, что разобрать что-то трудно. Но вот я различаю… Нет, это не текст — чёрно-белый рисунок. На нём люди в длинных хламидах. Их трое и более всего похожи они на греческих богов своими пышными шевелюрами и атлетическими телами. У одного в руках трезубец. У другого — ломаная линия, изображающая молнию. Последний явно Зевс, а все они — Олимпийские Боги, в которых уже тысячи лет никто не верит.

Я переворачиваю лист — на другой стороне Вулкан. Я узнаю его — он бог огня. От вида его становится страшно. У него чёрные демонические крылья. Из пасти течёт ручьями лава. Руками он держит над собой крышу из каменных глыб, а вместо ног — сотня извивающихся змеиных хвостов.

Свет от костра ложится на лист дрожащими тенями и картинка словно шевелится, рвётся в реальный мир. Линии проступают. Вулкан проявляется всё сильнее, набухает, растёт. Мышцы сокращаются. Грудь вздымается. Змеиные хвосты свиваются в кольца.

Я бросаю листы в костер, и огонь пожирает их. Бумага сжимается, точно живое существо. Края сворачиваются, чернеют, рассыпаются. Вулкан вот-вот закричит, застонут боги Олимпа, стряхивая огонь с курчавых волос…

Но вместо этого — смех.

На противоположной стороне сидит Тыкым, заливаясь хохотом.

Ещё минуту назад он крепко спал, а теперь смеется, глядя, как огонь пожирает бумагу. Подбородок трясётся. Глаза сузились так, будто их и не было.

— Чего ты ржёшь?

— Смешно ведь! Правда, смешно! — отвечает Тыкым, ещё смеясь, но уже медленно обретая свой загадочно-угрюмый вид.

Я ушёл от костра так далеко, что он казался красной точкой. Где-то здесь были волки, и ветер шевелил их шерсть, как шевелил он и мои длинные волосы. Волки мёрзли и дрожали, как дрожал теперь я. Когда в огне горела бумага, я вспомнил — где-то идёт война. Люди стреляют друг в друга, режут на части. Горят дома, сгорая до печных труб. Гусеницами изъезжены поля, и в саду, где стояла берёза, теперь воронка от бомбы. Я живо представил, и, кажется, даже слышал, как гремят взрывы, строчит пулемётная дробь, кто-то кричит и затихает… Точно все звуки войны долетели до меня, минуя огромные расстояния. Точно мёртвые встали из могил и тени их разом упали на мою голову, придавив к земле.

Но мне плевать. У меня есть моя цель. Я избран! Мой дом — Зона Тишины. Моя жизнь — золото.

Этой ночью я не спал. Мысли мои были чернее ночи…

9