Тыкым бросил в реку снежок из талого снега. Тот тут же всплыл горстью бесцветной каши.
— Хорошая река, — с улыбкой сказал Тыкым. — Весёлая!
Но мне не весело.
Какое-то время мы пытались мыть золото, получая одно лишь мучение. Вода была ужасно холодной, словно прокатившись меж холмами, она впитала последние остатки зимы. Пальцы краснели, делались бесчувственными. Вслед за руками мёрзло всё тело.
В конце концов, мытьё золота было безнадёжным делом. К чему было тратить время, уже зная, что все искомые сокровища в сияющей горе? И мы решили — вернее, я решил — двигаться дальше по берегу реки, не останавливаясь.
Но река всё-таки преподнесла сюрприз.
Позже, в одном из тех мест, где движение воды становится медленным и тягучим, Тыкым увидел что-то на дне. Сразу же в нём произошла перемена. Спина сгорбилась. Узкие глаза расширились. Одним прыжком он очутился в воде по колено.
Эта перемена меня напугала. Я, как прикованный, наблюдал за его действиями, не в силах оторвать взгляда.
Тыкым, по-кошачьи фыркая, изучал дно руками. От брызг его штаны и рукава намокли, приобрели тёмный оттенок. Несколько капель попали на широкое лицо, и, там где они стекали, остались тёмные борозды вечной грязи.
Наконец, он что-то нащупал, дернул, напрягшись всем телом, и чуть было не упал. С жёлтым продолговатым предметом в руках он в два прыжка выбрался на берег, дрожа от холода.
Лицо Тыкыма сияло. Глаза горели. На губах сияла улыбка, казавшаяся мне уродливой.
— Давным-давно, старые говорят, свалились с неба люди, — плёл он с радостным видом. — Только небо тогда было чёрное, и звёзды маленькие — дети ещё. А люди были огромные. Со скалу вышиной. Стали они юрты ставить, да земля провалилась подвесом. Попали люди под землю. Ослепли совсем. Живут там, ходы клыками роют, пока не помрут, да земля не вытолкнет кости кверху. О, какие у них большие кости!
Тыкым держал кусок мамонтового бивня.
Он улыбался, произнося свои бессмысленные фразы, а я был поглощён его лицом.
Оно мне незнакомо. Оно вызывает какие-то отталкивающие ассоциации. Я вижу в нём нечто новое. Новое и мерзкое. Словно за ним, как за маской, скрыто что-то ещё — непонятное, отвратительное.
Как это взрослый мужчина с умом ребёнка мог втереться в дело? Как он вообще здесь очутился? Он глуп. Но так ли он глуп?..
От того, что он всегда был со мной, а я его даже не замечал, мне сделалось плохо.
Мне стало страшно. Я зашагал вперёд, не оборачиваясь.
Тем же вечером, вслушиваясь в храп Тыкыма, я думал:
«Мамонтовая кость — подарок. Подарок щедрый, но недорогой. В Европе идёт война. Взрываются снаряды, льётся кровь — державы бьются, не жалея сил. Страны рушатся, утопая в крови и страхе — неизвестно за кем останется власть. Мир после войны будет другим. Он будет голодным, озлобленным. Что там будет стоить мамонтовая кость?
Золото — дело другое. Оно всегда в цене, нужно при любой власти. Золото — это вещь, которая правит миром. Война пройдёт, него цена возрастёт вдвое, втрое, в десятки раз!..
Да и сама война из-за золота. Те, кто идут на смерть, даже не знают, за что воюют. За мир? За свободу? Как бы ни так! Легионы лежат мертвецами, орошают кровью поля, даже не задумываясь при этом, что все они — пешки в красной игре поверх их голов. Война идёт за золото! Ведь золото — и есть власть. Из-за него рушатся крепости, создаются герои, и кучки людей управляют миллионами.
Каждый человек болеет той же болезнью… С той лишь разницей, что их недуг в зачаточном состоянии. Но стоит им узнать то, что знаю я… Стоит появиться надежде…»
На следующий день (хотя, возможно, их прошло больше) из-за холма выскочил огромный олень. Он мчался так быстро, точно за ним гналось нечто… Мчался прямо на нас.
Мы остолбенели.
Мы стояли на месте, и олень непременно затоптал бы нас… Но он вдруг отскочил в сторону и в одном порыве взлетел на небольшой утес, нависший над рекой.
На какое-то мгновенье он застыл там — величественный и гордый, с высоко поднятой головой. Миг — и бросился вниз, в бурлящий поток…
Лишь спустя два дня мы наткнулись на его изломанное тело…
Дальше идти вдоль реки я не мог — что-то мешало.
Вот уже много дней стоял густой весенний туман, ползущий по земле подобно исполинскому змею. Воздух был сырым и холодным.
Что-то внутри тяжелело, обвисало цепями. Неужто «дорога» исчезла? Мне было плохо.
Шум реки долетал, словно издали, преодолевая множество преград. Туман. Очертания холмов, камней, редких деревьев проступали неясно, одними контурами.
Я понял: дальше ходу нет. Точно стена выросла поперёк пути, не давая и шагу сделать параллельно реке.
Но куда же?
Ответ подсказал медный диск предвечернего солнца — на запад.
Мы оставил холмистые берега, а туман рассеялся вместе с хандрой и сомнениями, уступив место яркому солнцу, в котором, без сомнения, тоже был знак.
Должно быть, впервые я чувствовать себя хорошо. Я был на подъёме. Иногда хотелось смеяться. Я замечал: на губах играет улыбка. Из-за неё Тыкыму казалось, что я тронулся умом…