Ещё с тех пор, когда Старик был жив, Тыкым вызывал у меня раздражение. Но Старик ценил его, и мне приходилось мириться с этим. Когда же Старика не стало, мои мысли были заняты другим. Тыкым стал для меня кем-то вроде назойливой мухи, чьё жужжание перестаёшь замечать.
Меня бесили его непонятные речи, которые он произносил с мистическим видом. Неужто он не мог понять, что я просто-напросто не слушаю? Сам на себя он, что ли, наводил страх рассказами о лосях, способных поднять на рога медведя, о том, как из Зоны Тишины приходят нечистые бури, толкающие людей на убийства?
Хотя я всё реже обращал на Тыкыма внимание, но мне стало противно его поведение. Оно не было вызывающим — уж лучше бы он вёл себя вызывающе! — оно стало каким-то важным… надменным…
Сейчас, когда светило яркое солнце, а под ногами я чувствовал «тропу», вместо того, чтобы злиться, мне хотелось смеяться. И я глумиться над его глупостью. Большинство замечаний он пропускал мимо ушей или просто не понимал. Но, когда я мимолётом спросил, знает ли он, куда вообще мы идём, Тыкым вдруг изменился. Лицо сделалось каким-то озлобленным. Он пробормотал что-то насчёт «огромных глаз» и замкнулся в себе. Он начал меня сторониться. Я стал замечать, что он теперь нарочно идёт в стороне. При этом он бормочет что-то себе под нос так тихо, что трудно разобрать. Когда я подходил к нему, он быстро умолкал, стараясь не смотреть в глаза, или просто отворачивался. Создавалось впечатление, будто он что-то прячет. Но что? Ведь у нас ничего нет, кроме куска мамонтового бивня. Несомненно, у него была какая-то тайна. Какие-то мысли, которые он берёг от меня…
Пускай! Ведь этого я добивался! Теперь он меня не тревожит. Я могу полностью насладиться счастьем… У меня есть «тропа»; я вновь чувствую легкость, словно с плеч упали горы. Вдвойне приятней ощущать это в одиночестве!
Уханье неясыти по ночам. Щекочущий ветер. А после — каменная тишина.
Наверное, это самый счастливый момент из тех, что хранит моя память. Но как давно это было! Будто тысячелетия прошли… Вспоминая, занося на мою чёрную стену, я заново переживаю всё, что со мной случилось. Переживаю… Должно быть, в последний раз… Всё, целиком, не зацикливаясь на моментах, которые хочется забыть, и тех, которые хочется помнить. Мне бы хотелось… очень хотелось задержаться кое-где… Но я не могу — невероятное существо, что даёт мне возможность писать, сила, что сохраняет мне жизнь и рассудок, требует, чтоб я продолжал…
Стая волков шла за нами от самой реки. Они преследовали нас по пятам так, что мы их почти не видели, а иногда даже забывали об их присутствии… До тех пор, пока ночью не заблестят их глаза… Это были хитрые твари. Они нагло выжидали, когда мы потеряем бдительность или растратим патроны. Если вдуматься, в их невидимом присутствии было что-то мистическое… Тыкым когда-то говорил, что в здешних волках сидят души старых охотников. Было бы неплохо расспросить его поподробней. Только вряд ли выйдет — каждый теперь сам за себя.
Когда они выли, холодело сердце, и я прижимался к винтовке, готовясь защищаться от чего угодно, даже забывая, что секунду назад я трогал своими руками — пусть в грёзах — холодные края золотых монет. Я был готов ответить выстрелом на любой шорох. Я напрягался всем телом. Но волки переставали выть, и наступала тишина. А я расслаблялся и засыпал, уверенный в том, что ничего не может произойти со мной этой ночью. А на утро всё забывал…
До тех пор пока не увидел Чудо.
Представьте большую низину, обрамлённую холмами. Они покрыты пятнами прошлогодней травы и валунами, заросшими мхом. Земля ещё кое-где сыровата, но оттенок её уже не такой чёрный. Небо чистое, бледно-голубое, лишь на востоке белые полоски перистых облаков. На одном из холмов лежит поваленное дерево. Часть корней его всё ещё держит землю, но часть вырвалась, повисла толстыми, узловатыми пальцами.
Это лишь маленькая часть Зоны Тишины. Это дикие места, по которым не ступала нога человека с тех самых пор, когда тайна Пахьёлы была забыта. Попасть сюда так же тяжело, как на Луну. Местные племена убьют любого, кто изъявит желание сделать это. Зона Тишины не помнит людей и не ждёт их уже сотни лет…
Но… В этой низине — грузовик. Перед воткнут в землю, а кузов торчит под небольшим углом, и то, что некогда было задними колёсами, висит в воздухе. Вся передняя часть и кабина представляют собой ржавый ком. Куски этого кома лежат повсюду в виде небольших коричнево-красных обломков. Стёкол нет. Одна из покрышек покоится в отдалении рваным куском. Доски кузова частично обуглены, частично сгнили, но в нём ещё хранится какая-то чёрная масса, заботливо прикрученная к каркасу стальной проволокой.
Откуда он взялся? Мы в Зоне Тишины, каждая травинка здесь что-то значит… Любая мелочь — отражение части Земли, может даже, целая страна. Грузовик должен быть
Знак! Знак для меня одного. Если бы Старик был жив!.. Он бы понял. Он бы догадался. Ну почему он мертв, а я жив?