АКОНИТ 2018. Цикл 1, Оборот 3

Почти у каждого часть тела будто окаменела: эти твёрдые наросты не напоминали какой-то знакомый Юкталю камень, но оказались настолько же твёрдыми. И даже более. В великом разнообразии форм вырастали они у кого на голове, а у кого на теле или конечностях; облик всех причудливых искажений тел роднила между собой только уродливость. После смерти эти наросты можно было отделить от трупа; с отвращением чивани бросали останки в огонь. Плоть пришельцев горела прекрасно, а твёрдые части лишь пуще искажались.

Каждый из незваных гостей с реки был изуродован этими неестественными элементами по-своему. Каждый был, при этом, силён и ловок — и ни один не знал пощады.

Но война с пришельцами, длившаяся много лун, ещё не стала настоящим кошмаром: пусть чивани гибли один за другим, а убить хотя бы одного врага удавалось им крайне редко. Худшее началось позже.

— Мондрагон! Мондрагон! — это было единственное слово, которое твердили чивани из отряда, однажды отправившегося в разведку вниз по реке.

Вернулись разведчики целыми и невредимыми, хоть их не чаяли уже увидеть в живых — но это только в том, что касалось их тел. А вот разумом повредились не слабее, чем враги внешне. Полное безумие, в котором только лишь слово «мондрагон» оказались они способны произносить.

По крайней мере, произносить внятно. В действительности, исторгали они из глоток самые разные звуки, и с каждым днём — всё более разнообразные: но нормальную речь эти крики и хрипы ничем не напоминали. Похожи становились голоса несчастных на речь чудовищ с реки, и этот факт посеял первые страшные подозрения.

Подозрения, которые очень скоро подтвердились.

Одни говорили, что разведчики принесли из стана врага страшную болезнь. Другие придерживались иного мнения, полагая, будто демонические создания отравили воду в реке. Так или иначе, не успела один раз состариться луна, как уже многие из чивани начали издавать такие же странные звуки. Поначалу они ещё сохраняли ясный разум, но рассудок их мутнел стремительно.

Разумеется, в несчастных увидели угрозу — и надумали убивать. Но шаман, уважение к которому не поколебалось его бессилием в борьбе с болезнью или проклятием, воспротивился этому:

— Кровью проклятых мы окончательно оскверним землю, на которой живём, и оскверним самих себя. Именно кровь наших врагов, отравившая воду и землю, причиной всему. Мы должны изгонять безумцев, изгонять их вниз по реке: а сами же станем истово молиться, и боги не сумеют остаться к тому глухими.

Чивани всему, с чем сталкивались, старались подобрать имя — и загадочный душевный недуг, от которого не виделось спасения, поначалу нарекли «мондрагоном». Но шаман и здесь не согласился, иначе пояснив значение слова:

— Мондрагон есть имя тёмного повелителя наших врагов: бога, которому молятся чудовища, и которого несчастные безумцы призывают к нам. Отныне запрещаю любому из чивани произносить это слово!

— Мы должны пойти вверх по реке. К другим племенам. Предупредить их об опасности, предложить забвение прежней вражды и сражаться вместе.

— Нет. Мы лишь погубим этим ещё и их: к тому же, нельзя уступить землю чивани демоническим тварям. Нам суждена эта борьба, только племени чивани — и никому другому. Боги испытывают нас, и мы готовы к такому испытанию.

Юкталь, разумеется, не смел спорить с шаманом. Не посмели и другие. Многих чивани, поражённых недугом, изгнали вниз по реке, угрожая смертью от копий, топоров и огня: несмотря на безумие, такую угрозу они вполне понимали. Юкталь испытывал к ним сочувствие, но ещё не знал, что ему самому уже предначертано то же самое.

Удивительно, как подступали симптомы болезни: Юкталь ничего не осознавал, кроме того, как косо начала поглядывать на него жена. Она отказывалась разделять с Юкталем ложе, но тот возмущался лишь первые пару дней: затем супруга почему-то перестала его привлекать.

Вскоре уже многие глядели на Юкталя с подозрением, хотя он в себе не примечал никакой перемены. Только когда молодой месяц сменился полной луной, осознал Юкталь первые признаки недоброго: с каждым днём облик собратьев, внешне совершенно неизменный, почему-то начинал становиться для него всё более отталкивающим. Не понимал Юкталь причины этого отвращения. Скоро он уже и помыслить не мог о том, чтобы лечь с женой — она сделалась не привлекательнее обезьяны, хотя выглядела в точности как прежде.

А когда Юкталя изгоняли из деревни, угрожая ему оружием и факелами, он уже с трудом разбирал речь чивани. Она слышалась какими-то звериными звуками: не то лаем, не то клёкотом, и лишь изредка выпадал случай различить понятные слова. Внешне же те, среди кого Юкталь вырос, окончательно сделались омерзительными для него. Знакомые с детства лица вызывали больший страх, чем испытал он при первой встрече с бледными чудовищами.

— Убирайся! Уходи! Прочь! — это он ещё способен был разобрать.