Аккорд

На третью ночь новой эры она оставила гореть ночник и, велев мне лежать смирно, пустилась в путешествие по горам и долам страны, единственной хозяйкой которой она теперь была. Мешая легкие поцелуи с бормотанием и оставляя после себя щекочущий след-узор, она добралась до моего живота и там замешкалась перед вытянувшимся ей навстречу восклицательным знаком. Я замер и приготовился пресечь ее любопытство, пожелай она его явить, но губы ее вдруг взмыли и перемахнули через мой пах, да так удачно, что приземлились недалеко от колена моей правой ноги. Именно приземлились, поскольку мое тело было для них в буквальном смысле terra incognita. Последовало восхитительное замешательство, после чего они, словно намагниченные, двинулись назад, но подобравшись к самым основам препинания, перепрыгнули вдруг на мускулистые перекаты моего левого бедра и пустились оттуда к икристым голеням. Воздав им нежное должное, Лина велела мне перевернуться на живот и, оглаживая, целуя и потираясь горячей бархатной щекой, проделала тот же путь теперь уже снизу вверх, уделив неожиданное внимание моим съежившимся ягодицам. Затем прижалась и высказалась так:

"Ты очень вкусный. И сильный. Мне нравится, что ты такой гладкий и подтянутый. Как леопард, которого я в детстве видела в зоопарке. И такой же опасный. Как ты лихо расправился с теми двумя уродами! Я даже испугаться не успела! Знаешь, ведь я в тот раз собиралась у Верки остаться, и вдруг так захотела домой, к тебе! Ох, как вовремя – ведь ты меня уже выгнать хотел! А я бы не ушла! Легла бы у порога, и ни с места! Господи, представить невозможно, что мы могли натворить! Спасибо тебе, мой милый, за твое терпение! Ты не представляешь, как я счастлива, что мы вместе и что у меня такой красивый, храбрый и верный муж! Раньше у меня был "муж – жена объелась груш", а теперь ты моя вторая половинка… И еще ты мой идеал, мой герой, мой кумир, мой бог, и я не знаю, кто еще… Вот… Мне не передать, что я чувствую… Еще немного и разревусь… – бормочет она и прячет от меня лицо, чтобы немного погодя продолжить: – А откуда у тебя шрамы на левой руке и на правой ноге? С детства? Бедненький мой! А я вот что, я их теперь каждый день буду жалеть и целовать! Вот, смотри – вот так… – откинув одеяло, ткнулась она в шрам на руке, – и вот так (на этот раз повыше колена)! А еще у тебя вкусные подмышки и аккуратненькая попа… Про остальное вообще молчу…"

Я не торопился разнообразить позы, и первые дни мы соединялись плашмя, с той лишь разницей, что она оплетала меня руками и ногами, чего раньше не делала. Мы трудились в тесном самозабвении, и наши глаза не видели того что делали наши бедра. А между тем мне всегда хотелось это видеть. На четвертый день я усадил ее на себя и с жадным любопытством наблюдал, как она, закусив губу, насаживала свои хрупкие словно крылья бабочки бедра на мое языческое корневище, как с прикушенным усилием раздвигала им створки своего капкана. Ее медовый пушок не скрывал контуры створок, и хорошо был виден беловато-розовый распяленный ободок, который с тугим спазматическим усилием опоясывал мой багровый кол.

"Тебе не больно?" – с двухгодичным опозданием пожалел я ее.

"Вначале было больно, теперь уже нет, – беспечно отвечала она. – Долго не могла привыкнуть. Сначала даже спазмы были, потом научилась расслабляться…"

О, вы, юные жены, любившие нас!