Аккорд

Не скрою, я оказался в сложном положении: мне предлагалось всерьез отнестись к словам женщины, которая еще неделю назад не видела меня, что называется, в упор. Лина вдруг накинулась на меня с поцелуями, бормоча, как в бреду. Вконец ошарашенный, я завладел ее звенящим от исступления телом. Лину и вправду подменили: на мои ласки чутко отзывалась любящая женщина, подо мной стонала и ликовала мать моего будущего ребенка. Никогда она не была мне так дорога, никогда мы не были так близки! И вот оно, то самое, заветное, та вершина любви, на которой есть место только двоим! Многие ли из вас помнят, когда и как был зачат ваш ребенок? А вот я помню. Это случилось восемнадцатого февраля одна тысяча девятьсот восемьдесят шестого года в ноль часов сорок восемь минут по московскому времени. Из незначительных событий того дня следует отметить избрание Ельцина кандидатом в члены Политбюро.

Когда все кончилось, она прижалась ко мне, обессиленная, и почти тут же заснула. Боясь расплескать ее хрустальный сон, я впервые в жизни вдыхал дивный, головокружительный запах ее волос. Ребенок! Подумать только: у нас будет ребенок! Залог нашего счастья – такой же надежный и ликвидный, как государственная облигация! Только неспящая музыка могла меня сейчас понять. "Как часто я бывал одинок, как часто я плакал! Никогда ты не узнаешь, что мне довелось испытать…" – всхлипнул внутри меня Пол Маккартни. I've cried, I've tried… Неужели заветная дверь в ее сердце наконец открылась мне?!

10

С той ночи началось ее преображение. В ней будто распустилась и потеряла силу зловредная пружина. Наутро она подобралась ко мне, скользнула в мои объятия и виновато пробормотала: "Прости меня, Юрочка, прости дуру противную за все…" И ее большие ясные глаза пролили на меня благодарный свет. Две крупные, яркие, путеводные звезды благодарили меня за верность и терпение. Задохнувшись от волнения, я с перехваченным горлом гладил и целовал ее голову. Мой голос превратился в сдавленный хрип, внутри меня трубили трубы и кипели слезы. Перед тем как проводить меня на работу, она успела наполнить мое тело незабываемыми ощущениями, которые я носил в себе весь день, питая ими предвкушение ночи, а ночью первым делом забрался туда, куда меня так долго не пускали. Обжигая губы и дурея от непривычной взаимности, я впал в форменное исступление. Доведенный изумленными стонами Лины и штормовым волнением ее бедер до морской болезни, я едва успел донести мое пенистое упоение до ее алчущего алтаря, каковым его и окропил. Что и говорить – редкий конфуз! Но и того, что она пережила, хватило, чтобы обратить на меня взгляд, в котором смешались стыд и восторг. "Что это было, и почему я до сих пор ничего об этом не знала?!" – читалось в ее потрясенных глазах.

"Не представляешь, какая ты на вкус!" – только и смог сказать я.

"Это ужасно! – покраснела она. – Это так стыдно и сладко…"

Так с тех пор и повелось. Мы с неистовым нетерпением ждали вечера, а добравшись до кровати, обнажались и давали волю рукам. Пропитавшись поцелуями, сливались в любовной неге – я сверху, она снизу – и танцевали, как в раю, щека к щеке. Замерев в горячих ласковых тисках, я просил: "Поговори со мной". В ответ она складывала из тесных потискиваний замысловатую фразу и говорила: "Это на моей азбуке означает: я тебя очень, очень, очень люблю!"

Оказалось, что ее тело подобно чуткому орг`aну. И если раньше, несмотря на все усилия органиста, инструмент молчал, то теперь даже на слабые прикосновения он отзывался мощным вибрирующим звуком. Мои воздушные и легкие, как порох ласки воспламеняли ее до слепоты, до потрясения, до слез, и вступая в игру, я заботился лишь об одном – растянуть их насколько возможно. Свободный и неукротимый, я дарил ей свое обожание, а она, жаркая и бесстыжая, извивалась и стонала под электрическими хлыстами моей страсти. Потом умирала подо мной, а придя в себя, отряхивалась, как весенняя голубка, пряталась у меня на груди и порозовевшим от смущения лепетом делилась нескромными подробностями наших игр. Прильнув ко мне, откровенничала:

"Какое безобразие! И кто это только придумал, чтобы вы запускали в нас ваше щупальце и хозяйничали у нас внутри! Вообще-то я считала и считаю, что женщина должна испытывать к мужчине здоровую брезгливость, и когда она ее преодолевает и впускает в себя – это и есть любовь. Я это к чему… Помнишь, мы с тобой первый раз были на озере? Так вот когда я увидела тебя раздетым, то почувствовала, что тебя бы впустила… Помню, стало так стыдно, что я прикрылась очками. Испугалась, что ты прочтешь мои мысли…"

Я слушал ее и содрогался от того, что мы едва не разошлись. Так на земле содрогается чудом приземлившийся парашютист.