Аккорд

Раньше Софи появится у меня на игре и на репетиции, чем я прочитаю "Над пропастью во ржи". И она была тут и там, и после этого в глазах ее зажегся теплый улыбчивый огонек.

"Устал?" – заботливо спросила она меня после игры.

"В вашей вокальной группе очень даже симпатичные девочки!" – стараясь выглядеть непринужденно, сообщила она после репетиции.

Наконец я одолел Сэлинджера, о чем и сообщил моей прекрасной наставнице.

"Ну и как?" – с любопытством спросила она.

Я помялся и сказал:

"Может я чего-то не понимаю, но, по-моему, такую галиматью мог бы сочинить и я…"

Софи рассмеялась:

"Ты знаешь, мне и самой этот роман не нравится – ну, ни капельки! История зауряднейшая! Видимо, у них там подростковая тема актуальна, только к чему демонизировать проблемы переходного возраста? Кроме того, язык просто ужасный – ну, просто ужасный! Ни малейшего намека на художественность! Так что ты абсолютно прав – это роман для невзыскательного читателя!"

Сегодня я скажу еще сильнее: этот роман похож на побывавший в смертельной аварии и не подлежащий восстановлению автомобиль.

После Сэлинджера Софи вручила мне "Завтрак для чемпионов" Воннегута, который я через два дня вернул ей со словами:

"Делай со мной что хочешь, но я это читать не в силах!"

Она улыбнулась и выдала мне "Вечер в Византии".

"Это должно тебе понравиться…" – ободряюще улыбнулась она, и я вместе с приятными ожиданиями был перемещен романом на юг Франции.

Вначале там было упомянуто индейское лето, и оно напомнило мне о Люси. Не слишком ли часты эти напоминания? Может, песня Джо Дассэна родом с Лазурного берега? Хотя "золотистая дымка, неяркие осенние цветы" – такое можно видеть где угодно. Замечательные, должно быть, места! Море там пенится и бурлит под балконом, и купаться можно прямо напротив отеля. Интересно, какое оно, Средиземноморье – арена чуждых нам страстей?

"Девушка стояла, шевеля большими пальцами босых ног в сандалиях", и я вспомнил носки туфель Натали и Ирен, оживавших в минуты волнения их хозяек.

Вудсток, хиппи, наркотики, свободная любовь, публичные половые акты, американское матерное слово, исторгнутое во всё стадионово горло – таковы их нравы.

Жена героя – шлюха, и все-таки он ее любит. Оказывается, нет браков без изъяна, и каждый из партнеров должен чем-то поступаться. Весьма оригинальные представления о семейной жизни! Нет, это не для нас. Такое может быть только у них.

Герой пишет пьесу и в число персонажей включает девятнадцатилетнего внука, одержимого первой любовью к девице на три года старше его. Значит, мы с Ирен всего лишь персонажи чьей-то пьесы?

"Он сказал Констанс «Я люблю тебя» и сказал Гейл «Я люблю тебя» – и в обоих случаях говорил правду. Возможно, слова эти относились и к той, и к другой одновременно". И я бы понял героя, если бы первое признание от второго не отделял всего лишь день.

И так далее. Словом, чуждые нам нравы и пороки буржуазного общества – такие отвратительные и такие притягательные. Непривычный, больной мир банковских счетов, квитанций и чековых книжек, где мои ровесницы влюбляются в больных стариков, а больные старики спят с моими ровесницами. Стакан виски здесь, стакан там, случайные связи, одноразовая любовь, финансовые проблемы, престранные отношения, и как результат – необъяснимая тяга к саморазрушению. Они что там у себя в Америке, действительно так живут?

"Когда мне будет сорок восемь, я непременно должен перечитать эту книгу!" – сказал я себе и, представьте, перечитал! Правда, не в сорок восемь, а в пятьдесят. К тому времени я побывал во многих странах, в том числе и на Лазурном берегу, попытался приспособиться к заскорузлой расчетливости западных обывателей, попробовал восхищаться их улыбчивым, уважительным эгоизмом, проникся их нравами, пока не переварил их хваленое изобилие и не переболел собственным благополучием. Скажу только, что такие романы нужно читать в двадцать лет, потому что к пятидесяти они выдыхаются, как незакупоренное вино. К тому же мое былое почтение к литературе с тех пор изрядно поизносилось. Сегодня я спрашиваю себя: для чего пишутся книги? Зачем эти выдуманные герои с их вычурными страданиями? Для чего эти бесплотные художественные образы, что витают над нашим здравомыслием, как косноязычные духи над спиритическим столом? Короче говоря, роман откликнулся умирающим эхом, да с тем и почил. Одно смущает: герой романа, не внявший категорическому совету врача бросить пить, тем не менее, все еще жив, и "никогда еще виски не казалось ему таким приятным на вкус".

Возвращая роман, я сказал:

"Понравилось, только у меня такое впечатление, что они там у себя целый день хлещут виски, а между делом обсуждают дела и занимаются любовью!"

И тогда Софи вздохнула и вручила мне "Регтайм".

3