Аккорд

Мы аплодируем сами себе. Возбужденные лица окружают меня и требуют продолжения. Мы исполняем "Дорогой длинною, да ночкой лунною…", "Что-то грустно взять гитару…" и, разумеется, "Цыганочку". Мы воодушевлены, как победители, мы едины, как формула заклинания, мы верны, словно слова присяги, мы святы, как текст молитвы. Попробуй не возлюби нас в такой момент! Твой выход, дерзость! И я, призвав к тишине, пускаюсь в сольное плаванье. "Апатит твою Хибины мать" – хорошая прелюдия к рискованным частушкам. Я заменяю сальности испуганными синонимами, прикрываю срамные места фиговыми листками нескладухи, невинным тоном презентую похабности, презираю цензуру и упиваюсь девчоночьим повизгиванием. Я рискую, но шальное вдохновение побеждает ханжество, и убойная лексика становится законной частью поэзии. Кто там смотрит на меня со смешанным черно-белым чувством?

А теперь еще по рюмке, и танцы! Разрешите вас пригласить? Да, пожалуйста.

"Где вы учились играть?" – ангельским голосом интересуется белокрылая Софи, обдавая меня магнетическим жаром черных глаз.

"В музыкальной школе" – говорю я и мысленно благодарю музыкального бога за то, что надоумил родителей отдать меня туда, отчего я теперь интересен этой необыкновенной, неизвестно откуда взявшейся девушке. Каким шальным, бесхозным ветром занесло к нам эту жгучую красавицу?

"Я тоже играю, но мне до вас далеко" – признается Софи.

Ее лицо находится на расстоянии короткого броска моих губ, и я не могу оторвать от него глаз: тонкая белая кожа, гладкий высокий лоб, ровные, сухие, с нежным розовым отливом щеки. Я держу в руках самый свежий и совершенный продукт ближневосточной цивилизации, известной мне ранее экономическими показателями, а теперь вот воплотившейся в породистый образец бесприютной, чужеродной, предосудительной красы. Вечная Суламифь на праздновании годовщины Великого Октября. "Прекрасны в подвесках щеки твои, в ожерельях – шея твоя! Глаза твои – голуби. Волосы твои как стадо коз, что сбегает с гор Гилада. Зубы твои как стадо стриженых овец, что вышли из купальни. Как алая нить – твои губы, и уста твои милы. Вся ты прекрасна, подруга моя, и нет в тебе изъяна!" – и мне нечего добавить к тридцативековому диагнозу. Хотя изъяны, видимо, были. Иначе сейчас она находилась бы в объятиях какого-нибудь лощеного ловеласа, а не искала знакомства среди однокурсников подруги.

Софи не выдерживает моего взгляда и подставляет мне хрупкие завитки розового ушка.

"У вас замечательная компания!" – роняет она в сторону.

Она деликатна, душиста и невинна от корней смуглых ног до пуантов волос, а значит, я обречен на чопорное ухаживание. Неужели я смогу когда-нибудь коснуться этих крылатых, налитых пунцовым соком губ?

"А вы?" – спрашиваю я, и она сообщает, что учится на третьем курсе филфака. Отделение иностранных языков. Французский и английский. Ей нравится.

"А вы читали "Рэгтайм?" – спрашивает Софи, когда мы устраиваемся после танца в укромном месте.

"Я их не читаю, я их играю!" – отшутился я, не решаясь признаться, что понятия не имею, о чем идет речь.

"Вы, как музыкант обязательно должны прочитать этот роман! – укоризненно говорит Софи. – Если хотите, я вам его дам"

Более прозрачного приглашения к продолжению знакомства трудно себе представить.

"Спасибо, Соня! – воодушевляюсь я. – Я обязательно вам его верну, можете не сомневаться!"