Акапулько

Когда Чарльз прибыл в Оахаку, до Рождества оставалось два дня. Рабочие устанавливали павильоны и столы для участников Выставки редиса, для азартных игр, аттракционов, тиров и продавцов bu~nuelos[118].

Под арками напротив площади разместилось маленькое кафе; сидящие за столиками иностранцы оживленно рассказывали друг другу свои приключения в Митле, или в Монте-Албан, или на базаре. Мексиканцы читали, потягивая экспрессо. Остальные просто разглядывали проходящих мимо.

Смуглый мальчишка с ослепительной улыбкой попытался заставить Чарльза приобрести слоника из оникса. Мимо прошла девица, торгующая вразнос жевательной резинкой «Чиклетс»; какая-то старуха сделала решительную попытку продать Чарльзу шаль из Митлы. Он отказался от всего.

Вспомнив слова Беки о том, что рано или поздно все приходят на z'ocalo, Чарльз вступил на paseo[119], обрамляющий площадь по кругу, и пошел по нему, вглядываясь в лица на скамейках. Сделав два круга, он оставил эту затею и опустился на свободное место на железной скамье, рядом с черным мальчишкой примерно своего возраста.

— Только что приехал? — спросил тот.

Чарльз кивнул.

— Что, заметно?

— Такой у тебя вид: «ни кола, ни двора, ни друзей». Правильно?

— Точно. Ты знаешь тут одну девицу, Беки зовут? Или Ливи?

— Вроде нет.

— Угу. Они должны быть в городе. Думаю, найду их.

— Верь, малыш, — ответил черный мальчишка. — Если нужна койка, спроси Леона. Леон из Чикаго. Скажи ему, что тебя Энди послал. Это братишка.

Вход в гостиницу к Леону был с боковой улочки: узкая дверь, открывающаяся в мрачный коридор. За стойкой регистрации стоял огромный негр с выбритым черепом. Леон.

Чарльз представился, сказав, что его направил сюда Энди, и спросил, не найдется ли у Леона свободной постели.

— В этом городе ошивается миллион парней, из них у меня ночует половина. В сто втором уже есть пятеро. Думаю, еще один не наделает никакого вреда. Пять песо за ночь. Деньги вперед.

Чарльз уплатил и спросил Леона, не встречал ли тот Беки.

Леон отрицательно покачал своей массивной головой.

— Погуляй по площади, может и встретишь там ее. Берегись легавых. Они здесь сообразительные и крутые, а с такими волосами, этим рюкзаком, твоим прикидом, они уже наверняка тебя заметили.

— Я не собираюсь искать приключений на свою голову.

Чарльз разместил свой рюкзак на свободной койке в номере 102 и опять вышел на улицу. Церковные колокола отбили час, когда он снова появился на z'ocalo; Чарльз нашел свободное место на скамье, сел лицом к улице и принялся ждать. Вокруг площади, неспешным ритуальным конвоем проезжали машины — «датсуны», «фольцвагены», иногда американские марки. При малейшей задержке водители изо всех сил давили на сигнал. С ревом, нарушая и не нарушая правила, проносились мотоциклы, спешащие в никуда. Свистки одетого в хаки дорожного полицейского сопровождали каждую смену светофорных огней.

Полдень прошел, и темп жизни на площади убыстрился. Мимо, под своим шевелящимся и неспешно плывущим в небе товаром, продефилировал продавец воздушных шариков; разноцветные драконы, черные осьминоги, шары, напоминающие розово-белых гномов в красных треуголках, развевались у него над головой. Один сверкающий глобус оторвался и понесся ввысь, стремительно уходя к серым и белым облакам, повисшим над горами за городом.

Быстро спустилась темнота. Устав и проголодавшись, Чарльз покинул свою скамейку. У ближайшего лотка он взял bu~nuelo. Плоская, круглая булочка подавалась в дешевой глиняной миске, обильно поливалась медовым сиропом, стоила два песо и была восхитительна. Чарльз попросил вторую. По традиции, если ты съел bu~nuelo, ты должен разбить глиняную чашку о тротуар. Чарльз спросил у молодого мексиканца: «Почему?»

— F'ijese, — ответил тот, пожав плечами, — я не могу вам сказать.

— Перед тем как разбить чашку, надо загадать желание, — объяснил другой парень. — Такой обычай.

Пожилая дама поблизости, услышав их разговор, рассмеялась и дала свое толкование:

— Вы разбиваете чашку просто из удовольствия разбить чашку.

Чарльз швырнул свою миску оземь; она не разбилась. Улыбки зевак. Чарльз раздавил ее ногой и заработал аплодисменты.

Поток пешеходов на площади стал гуще. Женщина, продающая вышитые вручную салфетки; товар сложен в корзине у нее на голове, а в шали на груди сидит младенец. Молодые американцы в мексиканских кожаных сандалиях и домотканых рубашках. Мексиканские юнцы в брюках в обтяжку и фабричных сорочках; их девицы в мини-юбках. Туристы с фотоаппаратами. Campesinos, флегматично уставившиеся на изящные детские ясли позади помоста для оркестра. Продавец costaricas, этих миниатюрных, не толще бумажного листа, вафель.

Одетые в одинаковую форму музыканты не помосте сыграли серенаду Шуберта. Закончив, они принялись за марш Джона Филипа Соузы; при первых его звуках Чарльз встал и отправился в открытое кафе через улицу. Он заказал шоколадный пирог и кофе и почувствовал, что сделал это очень по-американски. Пирог оказался восхитительным, кофе паршивым.