Айвенго (Ivanhoe)

The roar of one falling tower followed another-I gave up thought of life; and deeming it a dishonour to one of my profession to pass out of this world in company with a Jew, I heaved up my halberd to beat his brains out; but I took pity on his grey hairs, and judged it better to lay down the partisan, and take up my spiritual weapon for his conversion.	Тут стали валиться одна башня за другой, и я подумал - не жить мне больше на свете. В моем звании непристойно отправляться на тот свет в обществе еврея, ну я и замахнулся алебардой, чтобы раскроить ему череп, да жаль стало его седых волос. Тогда отложил я боевое оружие, взялся за духовное и стал обращать еврея в христианскую веру.
And truly, by the blessing of Saint Dunstan, the seed has been sown in good soil; only that, with speaking to him of mysteries through the whole night, and being in a manner fasting, (for the few droughts of sack which I sharpened my wits with were not worth marking,) my head is well-nigh dizzied, I trow.-But I was clean exhausted.-Gilbert and Wibbald know in what state they found me-quite and clean exhausted."	И верно, с благословения святого Дунстана, семя попало на добрую почву. Всю ночь напролет объяснял я ему значение таинств и совсем обессилел, потому что если я и прихлебывал изредка по глоточку вина для подкрепления, так это не в счет. Вот Гилберт и Виббальд -свидетели. Они скажут, в каком виде меня застали, я совсем обессилел.
"We can bear witness," said Gilbert; "for when we had cleared away the ruin, and by Saint Dunstan's help lighted upon the dungeon stair, we found the runlet of sack half empty, the Jew half dead, and the Friar more than half-exhausted, as he calls it."	- Как же, - сказал Гилберт, - мы и вправду свидетели. Когда мы разгребли щебень и с помощью святого Дунстана отыскали ход в подвал, бочонок с вином оказался наполовину пуст, еврей полумертв, а монах почти совсем обессилен, как он говорит.
"Ye be knaves! ye lie!" retorted the offended Friar; "it was you and your gormandizing companions that drank up the sack, and called it your morning draught-I am a pagan, an I kept it not for the Captain's own throat.	- Вот и врешь, негодяй! - возразил обиженный монах. - Ты сам со своими товарищами и выпил весь бочонок и сказал, что это только утренняя порция. А я - будь я еретик, коли не берег этого вина для нашего начальника!
But what recks it?	Но это не беда.
The Jew is converted, and understands all I have told him, very nearly, if not altogether, as well as myself."	Г лавное, что я обратил еврея, и он понимает все, что ему говорил, почти так же хорошо, как я сам, коли не лучше.
"Jew," said the Captain, "is this true? hast thou renounced thine unbelief?"	- Слушай-ка, еврей, - сказал Локсли, - это правда? Точно ли ты отказался от своей веры?
"May I so find mercy in your eyes," said the Jew, "as I know not one word which the reverend prelate spake to me all this fearful night.	- Пощадите меня, милосердный господин! - сказал еврей. - Я ни словечка не расслышал из всего, что почтенный прелат говорил мне в течение этой ужасной ночи!
Alas! I was so distraught with agony, and fear, and grief, that had our holy father Abraham come to preach to me, he had found but a deaf listener."	Увы, я так терзался и страхом, и печалью, и горем, что если бы даже сам святой праотец Авраам пришел поучать меня, я и то оставался бы глух к его голосу.
"Thou liest, Jew, and thou knowest thou dost." said the Friar;	- Врешь, еврей, ведь сам знаешь, что врешь! -сказал монах.
"I will remind thee of but one word of our conference-thou didst promise to give all thy substance to our holy Order."	- Я тебе напомню только одно словечко из всего нашего разговора: помнишь, как ты обещался отдать все свое состояние нашему святому ордену?