Айдарский острог

Мест, где творилось что-то интересное, было только два — кузница и винокурня. Посещать первую было, как говорится, не с руки. Во время работы там просто не было места для зрителя, а после работы общаться с мастером было невозможно по причине его немоты. В винокурне было просторней, но ужасно воняло. Сырьём служили высушенные мясистые черешки листьев борщевика (если, конечно, Кирилл правильно его определил). Запасы этих черешков были огромны, но и в ход они шли десятками килограммов — вероятно, содержание в них сахара было невелико. Продукт заливался кипятком в большом чане, после остывания туда добавлялась закваска, а затем начинался шумный и ароматный процесс брожения. Когда бурда переставала «шуметь», начиналась перегонка. Ружейные стволы здесь, конечно, не использовались — система отвода паров и водяного охлаждения была исполнена из меди. Тётки, занятые в этом деле, оказались неразговорчивыми — скорее всего, боялись сболтнуть лишнее малознакомому человеку, или, может быть, внешность у Кирилла стала для женщин непривлекательной. Тем не менее он смог выяснить, что «самогоноварение» в остроге не запрещено, но, что называется, только для личного потребления. Питейных заведений имеется штук пять, но они являются не кабаками, а просто частным жильём, куда посетители приходят «в гости». Всем всё, конечно, известно, но администрация на это дело глаза «подзакрывает» — не бесплатно, разумеется. Оплачивается право на бизнес, конечно, не деньгами, а всё тем же самогоном. Федот Петрович, как человек солидный, питейного заведения не содержит, а поставляет продукт непосредственно «ко двору» самого Петруцкого. Излишки же разбирают прочие самогонщики, чтобы давать взятки, поскольку их собственный продукт такого качества, что потреблять его могут лишь рядовые служилые, промышленные да мавчувены.

Безделье длилось восемь дней, а на девятый Кирилл был призван к «самому».

— Пора, однако, в дороженьку, Кирилл Матвеев.

— По мне так давно пора! Дотянули — санный путь вот-вот кончится!

— То Кузьмы с Мефодием вина — привезли тебя поздно. Ну, Бог даст, до гор доберётесь, а там снегу вдоволь будет.

— Груз придётся перетаскать за ворота — оленей в острог лучше не заводить.

— Это мне известно, — кивнул хозяин. — Только не будет тебе олешков — на собаках ехать придётся.

— Ну, знаешь ли...

— Знаю! — Федот Петрович всмотрелся в собеседника, как бы прикидывая, говорить дальше или не стоит. — С оленями оно, конечно, сподручней — кто умеет, да только служилые наши в поход отправились и всё, что ни есть в округе, собрали — и упряжки, и погонщиков. Давненько такого не случалось, чтоб местные ясачные отложиться пытались. И, главное, кто?! Кулёма! К нему уж который год, говорят, за ясаком не ездят — сам привозит. А в прошлом году даже крестился. И вдруг — в измену!

— Кулёма? Где-то я это имя слышал...

— Ну, да — Кулёма. Михаил во крещении. Их два брата — Ивашка да Мишка — выше по реке кочуют. Про них говорят, что они одного отца дети. Как отцово стадо делить начали, так и рассорились. А народу за каждым много: пока ясачными не стали, промеж них до убийств дело доходило. Ну да прошлый приказчик им ума-то вложил — батогами чрез задницу. Теперь вот этот Кулёма в острог приехал, вина где-то добыл и давай кочевряжиться — я, дескать, нынче богатый! Ладно б просто шумел, так он и правда соболями кидаться начал. Ну, его, ясное дело, повязали и к ответу: откуда пушнина? Тот говорит: брат дал для замирения — подарок, значит, сделал. А у брата откуда? Того он, конечно, не ведает. Дворня Петруцкого хватилась: где Ивашка? Подать его сюда!

А он тут и есть — чуть ли не со всем своим улусом шатры возле ворот ставит. Его в допрос, а он только крестится: ничего Мишке не давал, зато слышал, будто братец артель промышленную смертью побил — до последнего человека. От них, наверное, и соболя. В общем, Ивашку отпустили, а Мишку в казёнке заперли — для следствия, значит. Следствие, конечно, сразу не начали — на другой день праздник великий, а после праздника, сам понимаешь, православным отдых требуется. В общем, когда хватились, нет Кулёмы! Убёг, значит. Людишек-то его с упряжками прибрать служилые не догадались, вот он с ними и ушёл. Комендант наш — Иван Дмитриевич — такому делу, конечно, очень обрадовался. Стражей тюремных под батоги отправил, а служилых, пока снег лежит, — за Кулёмой вдогон.

— Ну и дела! — удивился Кирилл. — Прямо шекспировские страсти!

— Какие-какие? — заинтересовался Федот Петрович. — Или ослышался?

— Ослышался! — заверил учёный, чувствуя, что сболтнул что-то непоправимо лишнее.

— Ну-ну... В общем, на собаках пойдёте. А собачек я вам знатных прикупил! С ними обращаться мои парни привычны.

— Какие ещё парни?!

— Да ты их знаешь — Иван со Степаном да Сидор.

— Знать не знаю никаких Сидоров!

— Кто ж виноват, что ты морды бьёшь, а как зовут не спрашиваешь?

— Эти трое?! Да за каким чёртом они мне нужны?! Ехать — с ними?! Да ты чо!

— А ничо! Парни верные, прикормленные — за житьё своё сладкое хошь глотку кому порвут, а хошь задницу оближут. В общем, холопы.