Айдарский острог

Кирилл знал, что является чьей-то частной собственностью, причём не Кузьмы и не Мефодия, а какого-то незнакомого мужичка, который явно был подставной фигурой. Со своим «ясырём» хозяин никогда не разговаривал и даже близко к нему не подходил. Тем не менее в обозе он иногда появлялся и что-то давал чужим женщинам, которые «обслуживали» Кирилла. Во время очередной кормёжки учёный попросил мавчувенку:

— Передай ему... Ну, который приходит... Передай, что мне нужен Кузьма. Его тут, наверное, все знают.

— Ку-зима?

— Ну, да: Кузьма! Просто покажешь на меня пальцем и скажешь по-ихнему: «Хочет Кузьма». Запомнила? Повтори!

Бывший острожный кат явился на другой день к вечеру. Он уселся на землю возле нарты, на которой лежал Кирилл, и расслабленно подставил лицо весеннему солнцу:

— Благодать-то какая, Господи! И комара ишшо нет... А и смердит же от тебя, паря!

— Ну и что?

— Как это «что»?! Хозяин твой проигрался в конец. Тебя вот заложить решил, да никто не берёт — не жилец, говорят. Мне, значить, обчество поручило проведать, так ли? Я и зрю: ясырь-то жив, да уж больно вонюч!

— Врёшь ты всё...

— Вру, конечно, — признал Кузьма. — По что звал... Кирюха?

— Помыться мне надо, — зажмурившись от стыда, сказал Кирилл. Он никогда не думал, что унижение может быть прямо-таки ослепительным. — И одежду помыть.

Кузьма молчал довольно долго, нежась на солнце. Наверное, он смаковал чужое унижение, а может быть, просто что-то обдумывал.

— Помыться, гришь... — раздумчиво протянул бывший кат. — Вона ручей-та — мойся.

— Но я... — пробормотал Кирилл. Закончить фразу моральных сил у него не хватило.

— Осилишь, коль допекло! — уверенно заявил Кузьма. — Срок твой давно вышел — на дыбу по-новой можно.

— Одежда... Мне самому не отмыть...

— Знамо дело — столь времени под себя гадил! Таперича и ангелы Божьи не отмоют, — признал кат, а потом — после долгой паузы — посоветовал: — Выкинь!

— Что ж мне, голым... жить? — оторопел Кирилл.

Кузьма, приподняв бровь, посмотрел на него с некоторым интересом:

— Одёжку те сыскать не мудрено... А чем расплатишься? Я ж не купчина какой, чтоб милостыню подавать!

— Слушай, Кузьма... — Кирилл глубоко вдохнул и выдохнул воздух — он мог уже это себе позволить. — Слушай! Ты...

Густо уснащая текст матом — старинным и «новодельным», — учёный высказал собеседнику всё, что он думает о сложившейся ситуации и о Кузьме лично. Основная мысль его речи заключалась в следующем: или дайте подохнуть спокойно, или объясните, зачем понадобился — хватит издеваться над человеком!

— Хватит, гришь? — изобразил разочарование Кузьма. — А я-то, дурень, для тебя железа припас — лёгонькие такие, махонькие! От, думаю, как комар да овод в лет пойдут, ручки-та тебе и закую — сзади, конечно. Хлопот на копейку, забавы на рупь, верно? А ты — «хватит»! Я ж и не начинал ишшо!

Бывший кат замолчал, явно смакуя собственную власть над бессильным, но агрессивным собеседником. Он как бы давал Кириллу возможность пофантазировать, оценить возможные варианты развития событий. Наконец он продолжил:

— Ладно — на всё Божья воля! Сказывай, откель у тя крест? Когда на дыбе у меня висел, кажись, его не было.

Кирилл чувствовал себя решительно не в состоянии «играть» с этим человеком. Точнее, совсем и не человеком. Однако сознание собственного бессилия вызывало злость, и он ляпнул, не подумав:

— Крест от Онкудина!

— Однако... — Кузьма вдруг стал серьёзным, глумливость в голосе исчезла. — А змей где?

— Не твоё собачье дело! — сломя голову кинулся в атаку Кирилл. — За всё ответишь, сволочь!

— Эт за что же? А? — всерьёз озаботился кат. — Ну, сказывай, чем мы тя обидели? Богу душу твою не отдали — в этом вина наша?

Учёный слегка растерялся: «На самом деле я должен быть благодарен этому Кузьме — он мне, по сути, жизнь спас. А всякие там моральные обиды и унижения, как говорится, к делу не пришьёшь. И потом: этот бывший палач обладает мощным... „магнетизмом”, что ли? У него большой опыт по извлечению из людей скрываемой истины. Стоит ли связываться? А, была — не была!»

— Дело мне творить надо, а ты препятствуешь! — выдал Кирилл.

— Ну, скажем, творить, акромя дерьма, ничо ты пока не можешь, — вполне резонно заметил Кузьма. — А чо за дело-та? Али секрет?

По знакомым интонациям в голосе Кирилл понял, что кат опять начал с ним «играть» — что-то он сказал не то или не так. Рисковать дальше явно не было смысла.

— Ладно, Кузьма, не люб ты мне — скрывать не буду. Однако же что есть — скажу, а ты уж сам смотри.

И Кирилл рассказал практически всю правду о своём знакомстве с Лукой Палёным. В заключение он заявил, что решил взять на себя миссию погибшего покрученника в расчёте на будущую признательность этого загадочного Онкудина.

Кузьма довольно долго молчал, обдумывая услышанное. Потом проговорил раздумчиво: