Айдарский острог

Потом он очнулся и выбрался на поверхность. Сзади был частокол острога, а впереди на снегу темнели упряжки таучинов — они стояли на месте. Вероятно, воины рассматривали горящий острог и пытались понять, что же это значит. Кирилл вытряс снег из-под верхней одежды, вернул на место капюшон и побрёл к ним. Ноги проваливались в наст по колено, в груди и животе всё болело. Очень хотелось помочиться, но замёрзшие пальцы не гнулись, и развязать ремни на одежде не было никакой возможности.

Глава 17 ИСПОЛНЕНИЕ

Таучины так и не приблизились к стенам. Наверное, для защитников это было худшее, что враги могли сделать. В ожидании штурма было упущено время, когда можно было хоть как-то локализовать пожары. Контроль над ситуацией оказался безнадёжно утрачен — острог горел.

Айдарский острог горел всю ночь — дома, склады, лабазы, церковь, крепостная стена. Спасаясь от огня, многие пытались покинуть крепость. Но за пределами стен в прозрачном зимнем лесу спрятаться было негде, а таучины были всюду. Их оказалось даже больше, чем нужно, чтоб контролировать периметр, чтоб никто не ушёл — в дело шли стрелы и копья.

На другой день воины Ньхутьяга начали «зачистку» бывшей крепости. Они не боялись русской «скверны» и бродили по пепелищу, убивая тех, кого ещё не прикончил мороз или огонь. К середине дня им нечего стало делать, и они ушли — кроме собак, ни одной живой души здесь не осталось. Зато начали слетаться вороны — в огромном количестве.

Таучины встали просторным лагерем примерно в километре от сгоревшего острога. Мороз не ослаб — люди ходили закутавшись в меха, прикрывая лица от морозных ожогов. Впрочем, для таучинов такая погода хоть и была неприятной, но экстремальной не являлась. Проблемы отправления естественных надобностей организма на таком морозе стали неисчерпаемым источником веселья и шуток. Оленям же было вполне комфортно — их запас морозостойкости был далеко не исчерпан, и животные активно кормились, что, как известно, является первейшим признаком хорошего самочувствия. Никаких термометров в наличии не имелось, но, по литературным данным, Кирилл знал, что прилично откормленные олени начинают зябнуть после минус сорока градусов. Из этого следовало, что сейчас теплее.

Учёный в очередной раз убедился, что не является киношным суперменом. А является он, скорее всего, инвалидом. Прыжок со стены в сугроб (всего-то 4-5 метров!) вывел его из строя. Или, может быть, просто схлынуло с души ожесточение, глушившее боль. Он плохо помнил, как встретился со «своими». Кажется, несколько упряжек отправились навстречу бредущему по снегу человеку. Его могли бы, конечно, пристрелить, «не спросив фамилию», но таучины были уже не те, что раньше, да и командовал ими сейчас сам Ньхутьяга-Чаяк.

Другу своему Кирилл был благодарен до слёз — никаких рассказов, никаких вопросов. Они просто посмотрели друг другу в глаза и всё поняли. Чаяк приказал быстро поставить полог и нагреть его. Маленькое прямоугольное сооружение из шкур возникло на снегу почти мгновенно. Кирилл успел сказать лишь несколько фраз:

— Где-то там осталась Инью. Найди её, а?

— Угу.

— И... Пальцы не гнутся... Испорчу одежду...

— Да, так бывает.

Прозвучала короткая команда, и Кирилла подхватили сильные руки. Посмеиваясь и перешучиваясь, парни сделали всё, что нужно, а потом запихали Кирилла в полог, стянув с него обувь и остатки одежды. Их веселья учёный разделить не мог — его моча на снегу была красной.

Кирилл задул светильник и остался лежать в темноте на толстой мягкой подстилке. Здесь было, наверное, всего несколько градусов выше нуля, но он знал, что в настоящее тепло, которого так жаждет тело, ему нельзя — у него обморожены пальцы на руках и ногах, возможно также, лицо и уши — по крайней мере одно. Значит, отогреваться надо постепенно, иначе начнётся некроз тканей. Впрочем, пальцы и уши его волновали слабо. Он решительно не хотел вспоминать человеческую анатомию — где находятся печень, почки, мочевой пузырь, селезёнка и прочее. Да и что там вспоминать-то — мало ли он видел вспоротых человеческих тел?! Не вызывало сомнения, что какие-то из этих органов у него повреждены. Про таких людей говорят, что теперь всю жизнь «работать на аптеку». Кирилл осознал это и улыбнулся в темноту:

„...В баках топлива — до цели,

Ну а цель, она в прицеле,

И я взять её сегодня хочу...“

Так, кажется, у Розенбаума. Слабенький текст, но что-то в нём есть. Точнее, что-то есть в полупустых баках и лишних бомбах, которые исключают возможность возвращения — в принципе. А ведь это свобода — как после укола отравленной шпагой, как у ракового больного, как... Ну, не важно. Цель-то я ещё не взял. Стоит ли она того — это другой вопрос».

— Чаяк, — позвал Кирилл, почти не повышая голоса. — Где ты, Чаяк?

— Я здесь, — откликнулся голос снаружи пару минут спустя. — Я здесь, Кирь.

— Что ты знаешь про менгитов, друг? В тундре большое войско?

— Большое войско. Много воинов, много ружей...

— Расскажи, как было дело.