Аид, любимец Судьбы (СИ)

Вот это – озаренный огнями, разукрашенный ночными цветами – ее дворец?! Этот вот, где коридоры полны слуг и звучат музыкой, где звенят трелями соловьи, шелестят крылья, раздаются приветствия и здравницы Кронидам? А где тишина, и мрак, и холод по ногам, и ледяной блеск самоцветов с потолка мегарона?!

– О, славнейшие, храбрейшие и достойнейшие, я и помыслить не могла, что мне выпадет такая честь: принимать вас у себя! Не побрезгуйте же отдохнуть и потрапезовать в моем скромном жилище: сегодня у меня пир в вашу честь!

Зевс лучится: ну как же, красотка какая! Посейдон уже всех служанок взглядами перещупал, подмигивает: мол, а что, не так уж тут страшно, и вообще, пир…

Какой пир?!

А самый настоящий.

С полными кубками вина, с нектаром, амброзией, плодами земли, жареной дичью. С аэдами, воспевающими доблесть Кронидов. С танцовщицами – гибче Стигийских змей.

С Момом-насмешником, отпускающим злорадные шуточки в адрес глупости Кроновых войск.

И с заботливой хозяйкой: Нюкта-Ночь разрумянилась, вовсю смеется над шутками сына, восхищается подвигами Зевса, сама подносит вина Посейдону…

А я дурак. Сижу как обворованный: почему на меня не взглянули? Что я-то не так сделал? Почему со мной она была другой? Ведь звала-то она меня?

Или же просто знала, что за мной в подземный мир спустятся братья.

Вино отчаянно отдает желчью – признак поражения…

«Еще нет, маленький Кронид, еще нет…»

Зевс улучил миг посреди рассказа Посейдона о схватке с каким-то великаном.

– Разожми пальцы, – прошептал на ухо. – Ты кубок смял.

И подмигнул совершенно трезвым глазом.

А ведь и правда – смял. Стыдобина… а еще у Аты учился.

Такое ощущение, правда, что и братья брали уроки у богини обмана: после пира, когда Нюкта пригласила нас совершить омовение и отдохнуть, Зевс с таким жаром кинулся расписывать, как нам дорог каждый час, что Крон наступает, и мы непременно, но только вот в следующий раз…

Посейдон вообще слезу пустил от избытка чувств.

А Нюкта замахала руками с пониманием: ох, конечно, славным Кронидам нечего делать в ее скромном обиталище, у них ведь столько забот, кто их будет удерживать?! Ей уже хватило радости нас лицезреть. Может быть, мы бы обрадовали еще ее мужа на прощание, а потом…

Конечно – кивнул Зевс. Как не обрадовать. Ведите.

Мой тревожный взгляд он поймал на лету и слегка пожал плечами: а что делать? Не зря же сюда шли. По дороге чуть ли не все царство подземное осчастливили своим видом – так давайте еще и Эреба за компанию обрадуем.

Пока нас вели к незнакомым узорчатым дверям – в памяти плавало то сонное хрипение (что-то не слышал я его в этот раз во дворце), то ощущение невидимой громады за стеной, то удивление Гипноса: «Он заговорил с тобой, Чернокрыл?!» И вопрос – острее драконьих зубов: зачем Первомраку снисходить к нам троим, зачем, зач…

Перед тем, как шагнуть в раскрытые двери за братьями, я оглянулся.

Нюкта смотрела на меня. Наконец-то – только на меня.

С торжеством.

А за спиной матери замер Убийца, пальцы правой руки скрючены: не пустить, удержать… нет, не успеть, некого удерживать.

Все, шагнул невидимка.

Теплая волна хлынула в лицо – будто море, нагретое за день солнцем, плеснуло. Или кровь.

Оттенки приходили медленно, тягуче, неохотно: мелькнули волосы Зевса, панцирь Посейдона…

И косматое, черное, огромное – над ними, вокруг них. Распирающее стены и потолок, многолапое, стучащее огромным сердцем…

«Клетка», – мелькнула внутри нежданная мысль. Заперт… почему заперт? Заперты – это скорее мы здесь, а он-то…

«Мальчик мой, слушай меня… Прижмись к стене, вот так. Будь незаметным. И не сопротивляйся».

Хотел еще спросить: чему, кому… и тут хлынул мрак. Отовсюду, ласковым ядом, туманом, дурманом асфоделей, проникающим сквозь кожу, обволакивающим в насмешливый взгляд: что, поборешься?

Но вместо того, чтобы бороться, я впустил его в себя. Призвал науку Аты и солгал, что мы – единое целое. Сладкие щупальца поползли дальше, накатила томная волна: «Да! Ты – это я!» – и отхлынула от крошечной скалы, единственного островка внутри: «Я – Аид-невидимка».

Голос извне – тяжелый, глухой, нутряной и древний…

«Боитесь?»

– Нет! – это два голоса, Посейдона и Зевса, и крик долетает слабо, как шепот.

Я молчу. Нет, не молчу: мои губы шевелятся, повторяя слова Эреба:

«Зря. Вы вмешались то, чего не понимаете. Ничтожные букашки перед мощью своего отца, вы впутались в дела мироздания, о которых не имеете представления. Вам не победить сына Урана…»

«… победить… сына Урана», – шепчу я, но незаметно, просто немного тверже обрисовать губами, просто проглотить «не»…

Глаза закрыты. Почему-то вижу искаженные лица братьев. Посейдон весь в испарине, руку поднял, будто его что-то давит, у Зевса вздулись вены на шее…

Улыбаюсь.

«…без помощи. Я предлагаю сделку».

– Какую?

Нет, это не я. Это тот, другой, предвечный – моими губами. Тот, который знает, что этот вопрос – уже согласие.