"Каковы наиболее опасные моменты, - повысил он голос, - которые встретились нам? Это прежде всего, конечно, прорыв на Востоке с вполне очевидной угрозой немецкой родине - будь то угроза промышленному району Верхней Силезии или угроза Восточной Пруссии, включая и психологически тяжелые последствия. Но я верю, что теми силами, которые мы сейчас выставили и которые постепенно подойдут, мы вполне в состоянии стабилизировать Восток - в это я верю - и мы этот человеческий кризис, этот моральный кризис преодолеем".
Гитлер продолжал, переходя на тему о 20 июля: "Он неотделим от тех событий, которые происходят здесь. Эти события нельзя воспринимать как изолированные, они ведь являются, я бы сказал, симптомом нарушения внутреннего кровообращения, симптомом внутреннего отравления крови, что у нас и произошло. Чего же вы в самом деле ждете от вашего верховного руководства, от всего фронта в целом, если, как это теперь видно, в тылу важнейшие посты заняты предателями, не просто вредителями, а предателями и шпионами?"
Здесь Гитлер сел на новый конек фашистской пропаганды: виновники поражения - это предатели в тылу! Не Красная Армия побеждает рейх, а шпионы! Удивительно грубо Гитлер и его клевреты стали теперь повторять лозунги 1918 г. об "ударе кинжалом в спину армии".
"Безусловно, русские за один год не стали делать все лучше, разглагольствовал он. - А мы, вне всякого сомнения, стали хуже, потому что пошли к ним на службу. Нужно лишь задать себе вопрос: каким образом противник вообще узнает наши мысли? Почему нашим начинаниям немедленно противодействуют? Почему с молниеносной быстротой противодействуют многим нашим начинаниям? Это, вероятно, вовсе не такая уж прозорливость русских, а беспрерывное предательство, проводимое какой-то одной проклятой, небольшой кликой".
И он завершил: "Итак, положение на Востоке, по моему мнению, мы можем исправить. От стабилизации Восточного фронта зависит еще кое-что другое. В общем от нее зависит позиция всех малых балканских государств: позиция румын, болгар, венгров и позиция турок".
Это говорилось в дни, когда в Румынии с каждым днем нарастали антифашистские и антивоенные настроения, росла ненависть к "союзникам"; когда Коммунистическая партия Румынии на основе всестороннего учета обстановки, обострения классовых противоречий еще в августе прошлого года взяла курс на вооруженное восстание; когда Единый рабочий фронт всеми средствами разрушал гитлеровскую военную машину, подрывал усилия Антонеску по продолжению антисоветской войны, готовил массы пролетариата к вооруженной борьбе против военно-фашистской диктатуры. Это говорилось в дни, когда партизанское движение охватило почти всю территорию Болгарии и партизанские отряды начали устанавливать народную власть в некоторых районах.
...Затем он перешел к венгерским делам. "Самым необходимым было и остается для нас прежде всего обеспечение венгерского пространства. С точки зрения продовольствия - это единственная возможность замены того, что мы потеряли; сточки зрения сырья это источник очень многообразный: бокситы, марганец и т. д. Но главным образом - это центр транспортной сети всего Юго-Востока. Обеспечение венгерского пространства жизненно важно для нас, настолько важно, что его вообще невозможно переоценить".
Потом Гитлер впервые и внезапно заговорил о так называемых политических решениях, другими словами, - о мире. Он сформулировал ту ложную и вульгарную концепцию, которой нацистская пропаганда питала германский народ до конца войны и следуя которой нацистская клика некоторое время думала, будто бы еще может рассчитывать на "почетный мир".
"Политическое решение, - заявил фюрер, - еще не созрело. Я думаю, я надеюсь, что я в состоянии добиться политической цели. Я никому не должен объяснять, что не пройду мимо такой возможности. Однако в момент тяжелого военного поражения надеяться на благоприятный политический момент, для того чтобы предпринять что-либо, конечно, наивно и звучит по-детски. Такой момент можно получить, когда имеется успех".
Да, он говорил о мире! Как только появится возможность достигнуть приличного, посильного для Германии и охраняющего жизнь будущих поколений мира, он, Гитлер, заключит его. "Придет момент, - завершил Гитлер, - когда напряженные отношения между союзниками настолько усилятся, что наступит разрыв. В мировой истории коалиции всегда гибли. Нужно только еще немного обождать".
Историческим примером, о котором теперь главном образом думала нацистская верхушка, был выход России из антипрусской коалиции в Семилетней войне. "При всех обстоятельствах, - заключил фюрер, - мы будем вести борьбу так долго, пока - как говорил Фридрих Великий - один из наших проклятых врагов не устанет дальше бороться и пока мы тогда не получим мира, который будет охранять жизнь немецкого народа на следующие 50 или 100 лет".
Но где же произойдет столь горячо ожидаемое теперь столкновение союзников? Фюрер это знает: конечно же, на Балканах!