Агрессия и катастрофа

Все члены "суда" знали: сам фюрер будет смотреть снимавшийся во всех деталях фильм. Им открывалась необычайная, быть может единственная, возможность показать себя и даже сделать карьеру. Любой, самый ничтожный из них, считавший прежде за счастье увидеть фюрера, теперь автоматически попадал на его глаза. Можно себе представить, как они лезли из кожи вон, чтобы использовать свой шанс! Самое главное состояло в том, чтобы показать себя наиболее преданным фюреру и режиму и чтобы партнер по мрачному спектаклю не перещеголял.

Под удар попал ряд генералов Западного фронта. Но как они себя повели! Фон Клюге, получивший назначение вместо Рундштедта командующим группой армий "Запад" и вступивший в должность 3 июля, уже 16 августа получил отставку, ибо был заподозрен в связи с заговорщиками и с англичанами. После того как ему на смену прибыл "пожарный для безнадежных ситуаций" Модель, фон Клюге сел в машину и направился в Германию. Это были дни катастрофы у Фалеза. Клюге знал, что ждет его в Берлине. Доехав до окрестностей Седана, он принял яд.

Так бесславно кончали они свою карьеру. Непосредственно перед смертью, 18 августа, Клюге направил Гитлеру письмо. Его содержание еще раз показывает, насколько германские фельдмаршалы оставались рабски верными фашизму. "Мой фюрер, - писал Клюге, - я всегда восхищался вашим величием, вашим самообладанием в этой гигантской борьбе и вашей железной волей к утверждению самого себя и национал-социализма. Если судьба оказалась сильнее, чем ваша воля и чем ваш гнев, то значит такова воля провидения"{1375}. Клюге просил Гитлера "решиться окончить войну" и кончил свое предсмертное послание обычным верноподданническим "хайль" в честь вождя.

Это письмо, аналогичное телеграмме, направленной 29 января 1943 г. Гитлеру Паулюсом перед сталинградской капитуляцией, опровергает тезис тех историков на Западе, которые постоянно противопоставляют генеральный штаб Гитлеру и твердят о коренных расхождениях между ними. Ганс фон Клюге, принадлежавший, по словам Шрамма, к "умнейшим генералам немецкой армии", а по существу военный преступник, перед тем как принять яд, раболепствовал и пресмыкался перед еще большим преступником, чем сам, называл его "гением" и уверял в своей любви.

Роммелю был предложен выбор: кончить самоубийством или идти под суд. Он избрал первое. Последовало сообщение: фельдмаршал погиб при налете английской авиации.

Заговор против Гитлера был обречен на неудачу прежде всего потому, что антифашистское, патриотическое выступление Штауфенберга и его группы не смогло отмежеваться от реакционного большинства заговорщиков, которые опасались действовать на широкой общенациональной основе. Келейный, верхушечный характер заговора не создавал ему реальных перспектив. Участники заговора составляли узкую группу. Более широкий круг в той или иной мере осведомленных или затем обвиненных большей частью без реальных оснований в приверженности к заговору был рыхлым, реакционно-инертным, крайне неустойчивым, склонным скорее к предательству, чем к поддержке. Большинство из тех, кого причислили к заговору, за исключением отдельных лиц, подобных мужественным Штауфенбергу, Ольбрихту и некоторым из их соратников, принадлежало к убежденным нацистам или к тем кругам военных, которые горячо ратовали за планы завоевания Германией мирового господства, особенно за счет Советского Союза, за тоталитарный режим в стране. Они в какой-то мере и на определенный срок молча и благосклонно относились к оппозиции лишь потому, что, наконец, не могли не понять, в какую беду впутались вместе со своим фюрером, ставшим слишком "одиозной" фигурой. И они были не прочь сохранить все, но теперь без "обожаемого фюрера".

Однако дело провалилось. И расправа Гитлера обеспечила ему покорность генералитета, его службу вплоть до того момента, когда фюрер принял яд в своем бункере под рейхсканцелярией. Но тогда не стало не только фюрера, но и рейха, и поэтому генералам уже некому было верой и правдой служить.

Что же дальше?

I

Историку бывает тем легче оценить прошлое, чем дальше оно отстоит от современности.

Полнота и достоверность исторической картины большей частью пропорциональна времени, которое отделяет минувшее от настоящего. Однако существуют явления, которые с трудом поддаются логической оценке и через десять, и через тридцать и больше лет, не потому, что навсегда исчезли какие-то документы и факты, но потому, что эти явления идут наперекор всяческой логике развития. Именно такого рода явлением была гитлеровская военная стратегия на завершающем этапе второй мировой войны.

Получая один за другим жесточайшие удары от Красной Армии, гитлеровские стратеги с регулярной закономерностью совершали одни и те же просчеты. Все выглядело так, будто сегодня начисто забывалось прошедшее вчера, хотя вчерашнее, казалось, должно бы преподать урок и уберечь от сегодняшнего безумия.