Агенты Преисподней

Симон сосредоточенно промолчал, похоже, ожидая подобного упрека от своей спутницы. На площадку с шестом уже выходила следующая девушка…

Красное, сидящее, как вторая кожа, короткое платье, длинноногая, сухощавая фигура, очень высокая, упругая грудь, светлые кудрявые волосы, собранные на затылке, обнажая плечи и шею, яркие, как два морских прожектора в непроглядной, промозглой ночи, васильковые глаза. Приноравливаясь к музыкальному ритму, девушка сделала пару шагов и в одно движение – гибкой змеей – обвилась вокруг шеста.

– Что это? – тихонько спросила Некта, когда красное платье от легкого движения руки, будто по волшебству, слетело на пол, обнажая крупные соски грудей, а ноги танцовщицы совершенно непринужденно принялись взлетать едва ли не в вертикальный шпагат. – Почему она кажется мне знакомой?..

– Ты её видела у фонтана в тот день, вернее, в ту ночь, когда вернулась из ловушки, – вежливо пояснил Симон. – Только платье на ней было немножко другое, хотя – такого же красного цвета.

– Но тогда… тогда она должна сейчас париться на нарах, у комиссара Фогта… или?..

От неожиданной догадки девушка, совсем по-детски, зажала ладошкой рот… а танец продолжался… и в подрагиваниях высокой груди, в извивах талии, в напряжении плоского живота, в движениях рук, взмахах длинных стройных ног было столько ненависти, презрения и обжигающей опасности, что никто из присутствующих в баре не рискнул раскрыть рта, чтобы осудить недостатки фигуры, изъяны движений, качество дрянной музыки. Двумя испепеляющими лучами мощного лазера метались по тесному помещению взгляды васильковых глаз, будто отыскивая цель, к которой можно применить всю свою огнетворную мощь, но, встречаясь с полными равнодушного спокойствия черными стеклами кругленьких очков, васильковые взгляды разряжались в пустоту, бессильно скользя дальше, заставляя пьяных и не очень посетителей бара, мужчин угрюмых и унылых, казалось, не боящихся ни бога, ни черта, отводить глаза, старательно глядя в грязные столешницы, неровно постриженные ногти на руках, воротники грязных рубашек соседей по столику.

– Ты… ты сволочь… Симон, – еле слышно произнесла Некта, с трудом отводя полный озлобленной и презрительной ненависти взгляд от танцующего стриптиз ангела. – Только ты мог такое придумать… только ты…

Агент Преисподней невнятно и удовлетворенно хмыкнул, привычно коснувшись пальцами дужки очков. Конечно, взять долг со Светлых Сил таким способом было самым настоящим расточительством и полностью нерациональным использованием попавшего в его руки ресурса, но… Симон до сих пор оставался человеком и относился к этому и потустороннему мирам по-человечески, а что может быть для человека важнее, чем другой человек, ради которого и затевалось все это представление?..

– Симон… можно, я отдамся тебе прямо тут, на столике? – сипло, чуть заискивающе попросила Некта. – Пусть она…он… это оно сдохнет от зависти на шесте…

Агент засмеялся. Притянув к себе девушку, он чмокнул её в висок и посоветовал:

– Давай вместе потерпим до возвращения в наш номер. Не сомневайся, Фалет все равно будет знать, чем мы там занимаемся…

Часть третья. Дикий Демон

…идет ветер к югу и переходит к северу, кружится, кружится на ходу своем – и возвращается ветер на круги свои…

…что было – то и будет, и что делалось – то и будет делаться, и нет ничего нового под Солнцем!

Книга Екклезиаста. 1:6, 1:9.

I

Зябкая ночная прохлада первых осенних дней пролилась на не успевший остыть от изнуряющего зноя прошедшего, какого-то особо жаркого, лета город, как подлинная благодать, принеся с собой облегчение от дневных, праведных и не очень трудов, от утомительного прищура глаз, от неестественной прохлады кондиционеров, гоняющих ароматизированный воздух по многочисленным конторкам, присутствиям и торговым представительствам, изо всех, порой последних сил пытающихся казаться солиднее и богаче, чем есть они на сам деле.

Но юной парочке, уединившийся в глубокой ночной тени на скамеечке в укромном уголке обширного городского парка, раскинувшегося у берега реки, не было никакого дела до дневных забот взрослых людей. Укрывшись в кружеве резких теней, отбрасываемых черными, казалось, листьями высоких кленов и давным-давно отцветших лип, невысокий, крепенький мальчишка, едва ли разменявший третий десяток жизненных лет, упоенно целовался с худенькой, спортивной девчонкой, удобно расположившейся у него на коленях, короткие и светлые, жиденькие волосы которой, благодаря странной подсветке сиреневых уличных фонарей и четким черным теням ветвей деревьев, казались мелированными, черно-белыми, как полосатая шкура зебры или вся человеческая жизнь.