Растерянный начальник смены вспомнил, что примерно час назад часовой сообщил, что заключенный хочет его видеть. Шарфюрер подошел к камере, но внутрь не заходил. Дверь представляла собой прозрачную решетчатую конструкцию. Заключенный сидел на нарах, сжав виски ладонями. Шарфюрер спросил, в чем дело. Кромберг отнял руки от головы, прошептал, что ему нужен врач, он очень плохо себя чувствует. Голова раскалывается, в глазах двоится, тошнит, звон в ушах не смолкает. На полу поблескивала лужа рвоты. Выглядел арестант, мягко говоря, неважно.
Инструкции на этот счет у шарфюрера отсутствовали. Заключенный был рослым, физически развитым человеком. Начальник смены резонно рассудил, что за час с ним ничего не случится, сообщил ему, что врач будет только утром, а пока придется потерпеть. Он ушел, а Кромберг что-то прохрипел ему вслед.
Охман и фон Райхенбах стояли в коридоре, мрачно смотрели, как полноватый доктор Краузе осматривает тело, покачивает головой, что-то бормочет. Настроение у них было хуже некуда. На подобный исход они рассчитывали меньше всего. Действительно здоровый бык! В стороне растерянно мялся дежурный по изолятору оберштурмфюрер Веслинг. Доктор Краузе оттянул веко покойника, заглянул в глаз через увеличительное стекло, поцокал языком и вышел из камеры, стягивая медицинские перчатки.
– Полагаю, вы уже ничем нас не порадуете, доктор, – проворчал штандартенфюрер.
– Порадовать нечем, – согласился тот. – Герр Кромберг, или как там его, скончался, и с этим уже ничего не поделаешь.
– Возможен злой умысел?
– Нет, что вы. – Медицинский работник решительно помотал круглой головой. – Впрочем, если бы ему была оказана своевременная помощь, то Кромберг смог бы выкарабкаться. Не уверен, но шанс был. Помощь же ему не оказали.
– Почему он умер, доктор?
– Прикажите сделать вскрытие, штандартенфюрер. Я проведу его и доложу официально. Но уже сейчас с уверенностью в девяносто процентов могу сообщить, что это аневризма.
– Что это такое? – хмуро бросил фон Райхенбах.
– В мозгу имеются кровеносные сосуды, господа. В случае их разрыва происходит кровоизлияние. Чаще всего это приводит к смерти. Так случилось и на сей раз. Посмотрите на его красные глаза. Все произошло быстро. В результате сильного волнения участился пульс. Не имеет значения, что этот человек был физически развит и вынослив. Какие, говорите, он перечислял симптомы? Голова болела и кружилась, тошнота, звон в ушах? Все правильно. А еще это может быть светобоязнь, невнятная речь, онемение части тела. Он ни на что не жаловался?
Охман пожал плечами и ответил:
– Не больше, чем все остальные. Но приступы головной боли у него случались. Кромберг списывал их на вялотекущую мигрень.
– Никто не запрещал ему нанести визит к врачу, верно? – заявил доктор Краузе. – Повальное явление, знаете ли. Едва ли не все мы тянем до последнего, надеемся, что пронесет, само рассосется, и уже на том свете начинаем жалеть. Я вам еще нужен, штандартенфюрер? Заключение будет готово через пару часов, но я уверен в том, что не ошибаюсь.
– Спасибо, больше ничего не нужно, – пробормотал Райхенбах.
Он пребывал в каком-то ступоре, долго исподлобья разглядывал мертвое тело, лежавшее в камере, потом сказал:
– Можно уносить, освободите тут.
Люди шарфюрера завернули тело в простыню и унесли. Прибыл военнослужащий с ведром и шваброй, вытер пол.
Фон Райхенбах продолжал стоять столбом. По его холеному лицу блуждали сумрачные тени. Охман терпеливо ждал, переминался с ноги на ногу.
– Скажите Брюннеру, чтобы арестовал дежурного по изолятору и начальника смены, – распорядился штандартенфюрер и приковал к подчиненному тяжелый взгляд. – За решетку паршивцев и под трибунал! Кромберг умер исключительно по их вине.
– Я понял, штандартенфюрер, – сказал Охман. – Позвольте вопрос? Вас ведь беспокоит не только то обстоятельство, что мы не сможем использовать Кромберга в своей игре? Мы же не сомневаемся в том, что он – советский шпион?
– Не сомневаемся, – с усилием выдавил из себя штандартенфюрер. – Какие-то улики против него кто-то мог подстроить, но чтобы такой вал!.. Это довольно сложно, Георг. Шпион, он и есть шпион. Досадно, что все вышло именно так.
Но что-то его беспокоило. Охман всматривался в непроницаемое лицо шефа.
– Давайте допустим на минуту, что мы ошиблись, – медленно начал Райхенбах. – Кромберг был арестован без всякой вины, пережил потрясение, усилилось внутричерепное давление, лопнул сосуд, наступила смерть. Но если он был русским агентом, то что мешало ему пережить такое же потрясение, верно?