Агата и тьма

Мисс Уик обняла Мэри Джейн за плечи. Девочка держала терьера на руках, словно младенца.

Под гулкий топот полисмена на лестнице Мэри Джейн зашла в квартиру к мисс Уик.

– Все будет хорошо, лапуля, – снова и снова повторяла мисс Уик, расхаживая по квартире, непрерывно куря и время от времени посматривая на стену, которая отделяла ее от соседней квартиры.

Время от времени она предлагала Мэри Джейн воды («У меня больше ничего подходящего нет, милая, извини уж»), а Мэри Джейн вежливо отказывалась.

Сидя на диване и играя с терьером, Мэри Джейн уговаривала себя, что мама с минуты на минуты появится, вернется с работы. Из банка.

Но в то же время не могла прогнать из мыслей то бугрящееся покрывало на маминой кровати – и ужасно бледное лицо полисмена, когда тот увидел, что под ним.

7. Женский подход

Тесная улочка Госфилд вызывала клаустрофобию. Единственный плюс заключался в том, что ее пока не разбомбили. Ряд безликих кирпичных домов смотрел на второй такой же – и Агате показалось, что они обмениваются взглядами, словно каждого чуть раздражало то, что напротив него осмелились встать настолько близко. Квартира Маргарет Лоу находилась сразу за перекрестком, где палатка с рыбой и жареным картофелем и несколько пабов обеспечивали унылый рабочий квартал жареной пищей и алкогольным утешением.

День был холодный и пасмурный, вечер нетерпеливо наступал в сопровождении слабого нерешительного снегопада, который то начинался, то прекращался. Холодно было ровно настолько, чтобы создать неприятное ощущение.

Агата отработала полную смену в больнице, попросив, чтобы на следующий день, в пятницу, ее освободили: хотелось без помех приготовиться к событию, которого она ждала с радостным нетерпением и со страхом – к премьере своей пьесы.

Она как раз меняла свой белый халат на клетчатое пальто, когда сэр Бернард заглянул в аптеку и сказал:

– У нас еще одно. Хотите меня сопровождать?.. Должен предупредить вас, дорогая моя, что, как мне сказали, наш друг сам себя превзошел.

Она, конечно, приняла приглашение – и к этому моменту уже свыклась с его бесшабашной манерой езды – хотя сидевший у нее на коленях Джеймс выглядел встревоженным, при том что был опытным пассажиром и обычно добивался возможности ехать, высунув голову в окно. Сейчас Джеймс сидел, уткнувшись носом ей в грудь.

Дорогой Агата озвучила вопрос, который давно хотела задать патологоанатому.

– Эти женщины, – сказала она, – сколько времени нужно для того, чтобы они умерли от удушья?

– Там есть переменная величина… и, конечно, если такая судьба постигнет мужчину, то и там разницы не будет.

– А что это за переменная?

– Делала ли жертва в момент сжатия рук убийцы вдох… или же выдыхала.

– И сколько именно составляет разница?

– Тридцать секунд, если человек делал выдох… пятнадцать – если вдох.

– Не так чтобы ужасно долго.

– Нет, дорогая моя… именно ужасно долго. Мне представляется, что даже пятнадцать секунд покажутся… бесконечными.

Сэр Бернард припарковался позади «Остина» инспектора Гриноу – хотя, по правде говоря, инспектор мог бы дойти сюда пешком: настолько близко оно оказалось к недавно созданной штаб-квартире на расположенной рядом Тоттенхэм-Корт-роуд. Джеймс остался ждать в машине: животное вряд ли будет уместно на месте убийства.

Едва Агата успела об этом подумать, как очень симпатичная девочка-подросток вышла из двери дома, держа на руках скотч-терьера. Запертый за стеклом припаркованного автомобиля Джеймс разразился яростным лаем, и второй терьер с энтузиазмом отозвался на зов.

Девочка-подросток (чье состояние, решила Агата, лучше всего описать словом «контуженная») крепче прижала к себе песика. Женщина в полицейской форме вышла из здания сразу за девочкой с собакой, поравнялась и, взяв за локоть, стала что-то негромко говорить: ее слова потонули в тявканье. Из-за того, что Джеймса заглушали поднятые стекла, его лай казался эхом второго пса.

Агата остановилась, глядя, как служащая ведет девочку – темноволосую, стройную, будущую красавицу – к полицейской машине.

Сэр Бернард уже стоял у двери на лестницу, держа створку рукой. Вторая рука была занята огромным саквояжем. Он смотрел на нее встревоженно – почти недовольно:

– Агата?..

– Это, видимо, ребенок убитой женщины, – сказала она глухо.