Агата и тьма

До войны мать Мэри Джейн была владелицей пансиона в прибрежном городке Саутенд, и девочка сохранила теплые яркие воспоминания о солнечном небе по утрам и пробежках по песку в сопровождении скотч-терьера. Однако сейчас отдых в Саутенде отошел в прошлое: протянутая вдоль берега колючая проволока, долженствовавшая не пропустить орды немецких захватчиков, не пропускала и желающих приятно провести отпуск… А потом пансион, который и так находился на грани банкротства, реквизировали военные.

Мама оставила Мэри Джейн в Саутенде у дяди и тети, чей ресторанчик выстоял благодаря солдатам, и пока дочь продолжала учиться, она нашла место секретаря у какого-то лондонского банкира.

По крайней мере, так мать говорила самой Мэри Джейн. Однако у Мэри Джейн были на этот счет сомнения. Во-первых, дядя Родни и тетя Грейс странно переглядывались всякий раз, когда Мэри Джейн, получив из Лондона ежемесячный конверт с наличностью, говорила про секретарскую должность матери. Да и сама Мэри Джейн знала, что мать не имела никакой подготовки для такой работы.

Она предполагала, что мама могла стать официанткой, или уборщицей, или еще кем-то и просто стеснялась сказать об этом дочери, особенно после того, как они так хорошо жили в «Приморской гостинице». Еще порой она задумывалась о том, действительно ли ее покойный отец умер, когда Мэри-Джейн было два года: она была уже в том возрасте, когда ей приходило в голову, что отец, бывший всего лишь ухмыляющимся лицом с нескольких выцветших фотографий, мог просто сбежать, предоставив им заботиться о себе самим.

Когда девочка приезжала в Лондон – примерно раз в полтора месяца – чтобы провести выходные с мамой (и Скотти, которого дядя Родни не захотел взять к себе), ей ужасно хотелось задать матери эти вопросы – и другие в том же роде. Но почему-то Мэри Джейн не могла заставить себя это сделать. Мама в последнее время казалась такой грустной!

Странно… вообще-то мама не говорила, что ей грустно, и ничем этого не показывала: на самом деле рядом с Мэри Джейн она скорее слишком много улыбалась. Мэри Джейн ощущала что-то наигранное в этом хорошем настроении, в чересчур подробных историях про себя и своих банковских коллег и про то, как она стала «правой рукой» президента банка.

Сейчас, стучась в дверь уже в двадцатый раз и слыша, как за дверью гавкает и завывает Скотти (несмотря на то что девочка успокаивала его, повторяя: «Это же просто я, мой хороший»), Мэри Джейн трясло то от досады, то от страха…