Агасфер. В полном отрыве

– Я также не могу согласиться с тем, чтобы немедленно просить мира, – подал голос генерал Рооп. – Попытка предложить мирные условия есть уже сознание бессилия. Ответ будет слишком тягостный. Заключение мира было бы великим счастьем для России, он необходим, но нельзя его просить! Надо показать врагам нашу готовность продолжать войну, и когда японцы увидят это, предлагаемые ими условия мирного завершения будут легче.

Шагающий за спинами министров и генералом император хмурился все больше, и великий князь Владимир Александрович немного сменил курс:

– Не на посрамление, не на обиду или унижение могу я предлагать идти, а на попытку узнать, на каких условиях мы могли бы говорить о прекращении кровопролитной войны, – заметил он. – Если они окажутся неприемлемыми или позорными, мы будем продолжать драться…

– Пока нам не нанесен решительный удар, надобно зондировать почву в отношении условий мира, пусть даже придется пойти на территориальные уступки! – подал голос великий князь Алексей Александрович.

– У вас все, господа? – Николай II впервые поднял голову, бегло оглядел присутствующих.

– Перед данным совещанием я получил последние телеграммы от Куропаткина, – немедленно откликнулся наместник Алексеев. – Он свидетельствует, что моральный дух японцев пал. Они сдаются в плен десятками; недавно же сдалась целая рота! Целых шесть месяцев японцы дают время нам укрепляться и усиливаться без попытки атаковать нас, позволяют прижать их к реке Сунгари и нанести решительное поражение. Это же подтверждают донесения наших агентов из самой Японии: случаи дезертирства и отказа служить в армии приобретают там массовый характер!

– А каково мнение генерала Линевича? – поинтересовался вернувшийся на свое место за очередной папиросой Николай. – Понимая, что он не имеет права оставить недавно принятые им вооруженные силы Дальнего Востока, его мнение представляет для меня особую ценность.

– Я уполномочен донести мнение генерал-адъютанта Николая Петровича Линевича до вашего величества, – немедленно откликнулся наместник Алексеев. – Он твердо убежден, что теперь мы можем отбросить японцев за реку Ялу и очистить от них Квантунский полуостров. Генерал-адъютант полагает, что на это потребуется год времени и миллиард рублей! Вместе с тем Николай Петрович считает, что никакие наши успехи без флота невозможны!

– Год времени и миллиард рублей! Из какого же кармана мы извлечем такую уйму деньжищ, а из какого – готовый флот? – не удержался от язвительности Николай и неожиданно спросил. – А сколько солдат мы потеряем, если продолжим сию военную кампанию?

Министр и генералы переглянулись, не сразу поняв – к кому именно обращается государь.

– Ну же, господа? – нетерпеливо прервал затянувшуюся паузу Николай. – Насколько я знаю, существует такая ужасная вещь, как расчет предполагаемых убытков в военных действиях! Так какова же прогнозируемая величина наших потерь в случае продолжения войны до победного конца?

– Генералы-адъютанты Куропаткин и Линевич полагают, что эти потери составят не более двухсот тысяч личного состава войск, – осторожно заметил наместник.

– Двести тысяч чьих-то отцов, братьев и мужей, – кивнул Николай и снова встал, резко отодвинув стул.

⁂

Для него не было секретом утвердившееся прозвище «кровавый» после январской чудовищной трагедии. Когда ему впервые осторожно донесли об этом, император едва не заплакал от обиды, сравнимой с детской:

– Аликс, maman, но ведь меня… нас даже не было в Петербурге – ни в этот ужасный день, ни накануне! Вспомните, господа: я отбыл в Царское Село сразу после крайне неприятного инцидента с пушечным выстрелом на Крещенском водосвятии! Я не отдавал, да и не мог отдать приказ о стрельбе в народ, шедший ко мне в Зимний с хоругвями и моими портретами! Будь я там – я запретил бы стрельбу!

Стареющая императрица с трудом поднялась с кресла, подошла к сыну, положила ему руки на плечи и прикоснулась сухими губами ко лбу сына:

– Mon fils, ton peuple seulement répéter ce que chuchotent lui mauvaises instigateurs, tes ennemis![110]

– Но почему, почему, maman? Николай Кровавый!

Николая успокаивали как могли, но чувство глубокой обиды за несправедливые обвинения и кличку в особенности были столь сильны, что впоследствии монаршее семейство надолго отказалось от выходов в народ.

⁂

Подойдя к высокому окну напротив стола, за которым проходило совещание, Николай, заложив руки за спину, долго стоял спиной собравшимся и наконец повернулся к ним:

– Чего вы все ждете от меня, господа? Чтобы я санкционировал смерть 200 000 моих подданных во имя победы, в которую вы не даете ни малейших оснований верить?! Меня называют Николаем Кровавым за 130 убитых и 300 душ раненых во время народных волнений в Петербурге. Как же, скажите на милость, меня назовут за «заклание» 200 тысяч?

После тянущей паузы великий князь Владимир Александрович нарушил молчание: