Аэропланы в Брешии

В конечном итоге, эта машина — не для сурового Леонардо, чья борода переливается через плечо, чей разум занят Пифагором и тем, как научить Цезаря Борджиа[60] летать. Эта конструкция скорее подходит Пиноккио размах его проказ с ее помощью только увеличится. Ее мог бы выстроить какой-нибудь случайный колдун, старый искусник Дотторе Чиветта, о котором друзья не слыхали ничего с тех самых пор, как вместе закончили университет в Болонье. Он выстроил бы ее, как Гепетто вырезал Пиноккио — поскольку образ ее уже дремал в материале, и не знал бы, что с нею делать, поскольку самому пробовать — так артрит замучил. Лиса с котом украли бы ее, поскольку не красть бы не смогли, и заманили бы в нее Пиноккио — просто посмотреть, какие пакости получатся.

Блерио кругами гудел над ними, словно громадная пчела. По толпе, очевидно, носился какой-то слух. Они поймали его на немецком. Кальдерара разбился по дороге на представление. Везде виднелись встревоженные лица. Он летел на своем «Райте». При падении разбился сильно. При падении вообще не разбился. Разбился «Райт». «Райт» можно отремонтировать за несколько часов. Он еще полетит, нужно только набраться терпения. Единственный итальянец во всем воздушном параде, так теперь что — итальянцам смотреть, как в их воздухе летают сплошные иностранцы.

Он еще появится, наверняка появится, с достославно перевязанной головой.

Оркестр, доселе игравший ленивые вальсочки, грянул «Марсельезу» — дань Блерио, явно собиравшемуся пролететь над большой трибуной. Женщины ёжились и махали платочками. Офицеры отдавали честь. Все его видели как на ладони. Вниз он не смотрел.

Он приземлится, услышали они, и сразу же взлетит снова. Красный ветровой конус на мачте наполнился и затрепетал к западу. Мужчина в серой федоре заметил, что ветер — так себе, и что Кёртисс непременно отложит свою «Геральд Трибьюн» и полетит. Блерио летает практики ради, предполагали они, из чистого удовольствия.

Теперь же все полетят за Гран-При Брешии. На трибуне зашевелились. Офицеры и мужья объясняли это женщинам.

Габриэль д'Аннунцио, одетый в кремовую пиджачную пару с лимонными полосками и жарко-розовый галстук, свидетельствовал свое почтение графу Ольдофреди, председателю Комитета. Крутил поэтическим пальцем у себя над головой. Граф ухмылялся и кивал ему, часто поглядывая себе через плечо. Д'Аннунцио размахивал руками, размазывал раскрытую ладонь по груди и вещал, словно вестник Софокла.

Кафка заметил, насколько он тощ и мал ростом, и как точно напоминает крысу.

Все задрали головы. Из ниоткуда возник дирижабль «Зодиак» и теперь величественно подплывал к главной трибуне. Оркестр затянул невнятный гимн. Горделивые немцы откинулись назад и таращились вверх, раскрыв рты. Двое мальчишек подпрыгивали, будто на пружинках.

Дамы и господа поспешили к кипам сена. Фотографы нырнули к себе под черные накидки. Яростный республиканский флаг Vereinigten Staaten von Amerika[61] взмыл по шесту вверх, и как только его красные полосы и синяя сетка звезд забились в воздухе Ломбардии, раздался рев, звучнее которого они сегодня еще не слышали.

Пропеллер Кёртисса завелся с первого толчка. Сам пилот стоял подле фюзеляжа своей машины, натягивая длинные краги. Горло его укутывал шарф, улетавший за плечо и плескавшийся в потоках от пропеллера. Он залез в кабину, устроился и, мотнув головой, велел механикам отойти подальше.

Кёртисс был уже на другом конце поля, когда они спохватились, что сейчас он поднимется в воздух единственно силой своего сверхъестественного самообладания.

Колеса оторвались от земли с какой-то дремотной леностью. Перспектива, которую они созерцали весь день, неожиданно стала невообразимо огромной, а на холмике вдруг оказалась рощица — ее они раньше не замечали. Кёртисс пролетел над ней, пропал из виду. Они не отрывали глаз от рощицы, а потом вдруг поняли, что он уже у них за спиной. Его машина поднялась из-за каких-то ферм. Вот он уже над ними.

Снизу плоскости его крыльев выглядели до странности знакомо и в то же время — нелепо и чуждо, точно корабль на приколе. И пока они смотрели так, его подтянутый биплан вновь очутился над рощицей, крохотный и печальный. На сей раз все обернулись к домикам фермы. Поскольку его ждали, второй круг казался длиннее, — но вот и он, внезапно, как и прежде, откуда ни возьмись.

Он совершил пять кругов над рощей — по маршруту, видеть который они не могли, — но возвращался всякий раз из-за ферм. Не успел Кёртисс приземлиться, как разнеслась весть, что Приз Брешии он бесспорно выиграл. Налетал пятьдесят километров за сорок девять минут и двадцать четыре секунды. Тридцать тысяч лир — его.

Вся большая трибуна аплодировала стоя, когда Кёртисс вылезал из своей машины. В группе мужчин стояла его жена — ее подвели поближе. К лицу ее снова приливала кровь, а она пыталась улыбнуться.

Человек по фамилии Витгенштейн снова держался за левое запястье, массируя его, точно оно болело.

Они услыхали, что Кальдерара определенно ранен, а от «Райта» остались одни обломки.